К вечеру мы узнали, что совместными усилиями светло-темной команды врачей распад ауры Инссара удалось остановить.
Еще одной новостью оказалось, что до столицы по Темному Миру нам добраться не удастся.
— Чтобы ввести в Темный Мир одержимых, нужен ритуал круга из минимум девяти перворанговых, как это было, когда вы отправлялись на поиски. Вам легче поехать на поезде, — сказала супруга Тэргона. — Затащить одержимого в одиночку — для этого надо быть или в отчаянном положении, или носить имя Никара тор Ррхасс, — она кивнула Никраму: — Ваша матушка всегда славилась отвагой, благородный Никрам.
— Благородный? — надменно переспросил Никрам. — Что вы имеете в виду, высокородная Ниара тор Ллоссарх?
— Именно то, что сказала, благородный Никрам, — ответила она. — Ваши земли обезлюдели и род ваш потерял множество подданных. А вместе с ними — изрядное количество силы, выйдя, таким образом, из числа высоких родов. Я сожалею. Разве вы не почувствовали этого?
Никрам побледнел:
— Нет…
— Сила детей Бездны лишь в малой степени зависит от силы рода, — заметил Тэргон.
— А что с моей матерью?
— Говорят, Никару тор Ррхасс выкинуло в один из рудников рода, когда она связалась со своим одержимым сыном в Темном Мире, — ответила Ниара, — как раз тогда, когда на те земли пала Бездна и произошло множество аварий на рудниках и заводах. Но она выжила.
— Хорошо, — пробормотал Никрам, глядя прямо перед собой. А потом усмехнулся: — Что ж, наконец-то я свободен.
Местный гарнизон, вдохновленный визитом владычицы рода Ллоссарх, устроил показательные учения, которые, как обычно бывает у армейских, вылились в грандиозную попойку, отягощенную народными гуляньями: жители Священного Холма вкупе с паломниками и туристами обрадовались незапланированному празднику и организовали стихийную ярмарку.
И на этих гуляньях владычица поблагодарила нас (не то что ее неблагодарный муженек). Я видел, как она разговаривала с Тэргоном и Никрамом, как что-то говорила Кариэль и Эйлаху… Мы с Тионой подошли к ней вместе.
— Должно быть, вам уже много раз говорили, как благодарны мы вам все за то, что вы встали на острие падения Бездны, за то, что величественным и непредугаданным росчерком завершили все наши старания по ее отводу от сердца наших земель, — сказала она, и я на нее изумленно вылупился. С этой точки зрения нашу эскападу мне еще не доводилось рассматривать!
— Не говорили, госпожа, — отозвался я, — и оттого ваши слова многократно приятней!
Она рассмеялась:
— Что ж, я говорю теперь — спасибо. И за острие Бездны, и за приведенную в род Силу Источников, и за возвращенный нашему народу Первый Храм, — она посмотрела на Тиону и добавила: — Рядом с этими деяниями жизнь слабого мужчины кажется незначительной, но мне мой младший муж дорог, и я знаю, Тиона, что ты шагнула в объятия Источника ради него. Спасибо.
— Я… — на глазах Тионы блеснули слезы, — мы не жили в безнравственном разврате, поверьте! Инссар мне друг. И я не держала его силой…
— Я верю, — владычица повесила полог тишины: — И знаю, что говорили об этом люди. Что Инссара надо было вернуть и наказать — заодно с Фрерсом, чтоб неповадно было ни тому, ни другому устраивать скандалы и позорить мое имя. В юности я так и поступала. Мой первый муж бунтовал, не в силах выносить подобного отношения, и с ним я была именно так жестока, как требовали традиции. А потом он погиб. И свои ошибки исправлять стало слишком поздно. Фрерс… ему тоже досталось в свое время, хотя он никогда не осмеливался на бунт больший, чем пара ядовитых замечаний. Позже я потратила так много сил, чтобы он перестал меня бояться и смог доверять, но кажется, так и не преуспела в этом. И только Инссар, от которого я никогда ничего не требовала, стал таким, как я всегда хотела: ласковым, послушным и искренним. Такими были бы, наверное, и старшие, если бы не моя непроходимая тупость в те времена, — она замолчала, разглядывая отплясывающих “древние танцы” пьяных милах. — Боги продолжают наказывать меня за первого, — пробормотала она и отошла.
Мы безмолвно проводили ее взглядами, ошарашенные внезапной откровенностью.
Закончились гулянья, и ушли путями Тьмы старшие рода. А мы все начали собираться в дорогу.
Тионины милашки требовали очень много внимания: они ничего не умели, всего боялись и чуть что — заболевали. Так что хорошо, что мы не смылись через Темный Мир, вряд ли Тиона справилась бы одна. Не довезла бы до столицы и половину своих подопечных.
Нам удалось заказать из Тварюжкино несколько грузовиков, а также нанять среди паломников нескольких воспитателей.
Дорога, прорубленная в джунглях, была сплошной колеей из грязи — темные оградили ее гербицидными заклятьями, но нормального покрытия класть, естественно, не стали. “Здесь можно было бы вырастить дорожный настил, столько лиан”, говорила Кариэль, изо всех сил цепляясь за поручни в рычащем и подпрыгивающем грузовике. Эйлах жадно (наверное, деньги почуял) выспрашивал ее о растительных настилах, но она о них знала столько же, сколько я — о производстве паучьего шелка. “Это магия Растений, Эйлах, если темные до сих пор не додумались до подобного, значит, она им не подвластна. Как магия Воздуха, например”, — говорил Тэргон, а я горячо возражал: “Но ведь водные корабли мы строим! Значит, когда-нибудь сможем построить и летательный аппарат, учитель!”.
Впрочем, после нас дорога значительно улучшилась — особо раздолбаные места мы спекали в ту черную стеклянистую структуру, которая получается после взаимодействия Пламени и Хаоса друг с другом и с грязью.
В Больших Гнилищах мы, наконец, сменили грузовики на поезд. С Тиониными милахами мы заняли целый вагон — ни спальных вагонов, ни первого, ни второго класса в Гнилищи, естественно, не ходило, только то, что в центральных землях и третьим классом назвать было сложно. Вагоны, забитые рядами бордовых плюшевых кресел. “Как мягко!” — восхищались несчастные лабораторные милашки и с восторгом бегали глазеть на туалет. Все они были теперь одеты в списанную полевую форму, которую им купили в гнилищенских лавках, и это обстоятельство было тоже причиной счастья (“Штанишки! Ботиночки!”). Все меньше они походили на отверженных кандидатов в покойники, оживая прямо на глазах — вопреки всем прогнозам. Может, дело было в том, что они были совсем дети — а разве дети бывают отверженными? Детей все любят.
Я купил на вокзале гнилищенскую газету и прочитал ее от корки до корки, наслаждаясь дыханием родины. На первой странице была опубликована супер-новость: владычица рода Ллоссарх посетила “с инспекцией” форпост Первого Храма и осталась “весьма удовлетворена увиденным”. И даже пожертвовала местному лазарету новейшее медицинское оборудование “дабы обеспечить должную медицинскую помощь паломникам Храма и славным его защитникам”. Иллюстрацией служила фотография пляшущих на фоне Храма милах. В разделе “происшествия и уголовная хроника” на третьей странице было описано душераздирающее событие: гигантский бобрюх застрял в дровяном сарае на главной улице и страшно выл всю ночь. Я заржал и продемонстрировал статью Кариэль. “Как самобытно”, — фыркнула она.
Эйлах добыл откуда-то гитару и наигрывал мелодию похабной песенки пламенных гвардейцев.
— Если б моя милая ходила во кольчуге, — пропел он, — я б для взлома этих стен применял бы… — он запнулся, подбирая слово.
— Автоген! — подсказал Тэргон.
— О нет, умоляю, не продолжайте! — смеялась Кариэль, краснея и делая вид, что зажимает уши, — и этим ужасно напоминала мне Ясси.
— Если б моя милая горела во пожаре, я штаны бы расстегнул! — ударил по струнам Эйлах и заменил самые непристойные фразы виртуозным проигрышем.
— Обомлейте, смерды да бояре! — рявкнули мы с Никрамом конец куплета и заржали.
Темные восторженно блестели глазками, а пламенный Антор смеялся:
— Складно выходит, братья.
— Больше ничего не получается пока перевести, — Эйлах с улыбкой перебирал струны. В этой песне было бессчетное количество куплетов.
— Позвольте, — сказал Тэргон, и Эйлах отдал ему гитару.