— Мне кажется, сэр, что заставлять наследника Древней крови прислуживать — все равно, что по морде бить.
— Отнюдь. Труд полезен для контакта с реальностью. Да и не все же ему на моей милости жить.
“Да, — подумал Лэйме, — я жил его милостью, а теперь буду отрабатывать”. Его взяли за плечи и развернули.
— Держи! — хаосит сунул ему в руки сумку, и Лэйме безвольно ее выронил.
— Слуга из тебя, как из говна папочкин пирог! — рассердился хаосит, а Лэйме затрясло ознобом. — Принцесска. За самим ухаживать надо.
Хаосит подхватил было сумку, но Тэргон положил руку на его плечо.
— Нет. Пусть поднимет сам.
Лэйме наклонился и потянул сумку за ручки, но та сорвалась. Хаосит страдальчески вздохнул:
— Точно нельзя стукнуть, сэр?
Тэргон промолчал, а Лэйме наконец удалось взять проклятую сумку и прижать ее к себе.
— О, боги, теперь он плачет!
— Не дождетесь, я не заплачу, — прошептал Лэйме и ощутил влагу на своих щеках: слезы просто лились из него, как из треснувшего сосуда, он давно уже был не властен над своим телом.
— Ну, не реви, глупый, скоро все будет хорошо. Познакомишься с Ясси и выздоровеешь, — хаосит внезапно обнял его одной рукой и погладил по голове.
Прикосновения его были не ледяными, а горячими, а ласка столь неожиданной и пугающей, что Лэйме заскулил: “пожалуйста, не надо”.
— Простите, учитель, но давайте я его позже приучать к труду начну, а сейчас просто возьму и оттащу домой!?
— Да, пожалуй, так будет лучше.
Хаосит отобрал у Лэйме сумку и схватил за руку. Лэйме не сопротивлялся, когда его тащили по лестнице. И когда запихивали в машину, у которой стояли несколько темных и смеялись над ним. Он безропотно пошел вслед за хаоситом в небольшой коттедж, окруженный сильным силовым полем. И только там очнулся.
— Светлый сад, — прошептал он, изумленно оглядываясь.
Хищные заросли, столь характерные для темных земель, были пронизаны светом и нежно цвели. Нигде не было видно паутины, а ближе к дому все было засажено редкими растениями, над которыми кружились разноцветные стрекозы и яркие бабочки. Там был даже устроен крошечный пруд, а рядом выращена небольшая беседка, увитая золотистыми цветами.
— Понравилось? — спросил хаосит с улыбкой. — Вот видишь, а ты ломался, не хотел со своим клоповником расставаться.
Один, без своего учителя, он не казался таким страшным. И даже наглости поменьше стало.
— Здесь живет светлый, да? Вы позволите мне тоже жить в саду? — Лэйме взглянул на хаосита с отчаянной надеждой. Пусть с ним делают, что хотят, насилуют и приносят в жертву, но последние дни он проведет на клочке светлой земли, которую и не чаял когда-нибудь увидеть вновь.
— Ну, не знаю, сейчас посмотрим, что там у Ясси за сарай.
Хаосит направился в глубь сада, и Лэйме завороженно последовал за ним. Как не хватало этому месту журчания родника и водных ожерелий, сверкающих, словно самоцветы, меж веток…
Хаосит привел его к кукольному домику, расписанному тонким узором, и заглянул внутрь. Там все было заставлено садовыми инструментами.
— Ну, не знаю, пыли вроде нет, однако где спать-то? Даже матрас не поместится. Точно в сарае хочешь жить, глупый?
— Я и на земле могу спать, не извольте беспокоиться…
— На земле съедят, — отрезал хаосит и закинул сумку Лэйме в сарай.
А потом притащил ему матрас и одеяла:
— Сиди здесь и жди Ясси, он тебе все скажет, что делать. Мне пора валить.
— Ясси — это светлый? — спросил Лэйме. Ему все еще не верилось, что светлый эмпат мог устроиться в темных землях и осветить их.
— Да. Не знаю, где он шляется.
— Хорошо, — улыбнулся ему Лэйме, — спасибо, Дейнар.
Хаосит убежал, и с ним ушел холод, осталось только тепло весеннего солнца. Лэйме перетащил матрас на поляну и лег, вбирая в себя золотые лучи и шелест светлого сада.
========== 23. ==========
Лэйме не заметил, как заснул, а разбудило его чужое дальнее присутствие — свет и тьма мешались на краю сознания, порождая тревожные сны.
Во время его сна на матрас заползло несколько ростков, а упавшую руку опутал красный вьюн. “Сожрут”, вспомнил Лэйме слова хаосита. Да, наверное, местные растения могли его сожрать — ведь в нем осталось так мало Силы, что его с легкостью можно принять за удобрение.
Лэйме стряхнул вьюны и отростки, спрятал матрас с одеялами в сарае и пошел туда, где чувствовал живое присутствие. Голоса доносились от той самой беседки, выращенной неподалеку от дома.
Светлый маг Жизни и трое темных!
Лэйме замер. Ему хотелось выйти к магу Жизни, наверное, это был тот самый Ясси, о котором упоминал хаосит. Но темные пугали его до дрожи — всего лишь мальчишки из плебса, Силу которых бы он и не заметил два года назад. А теперь любой из них представлял опасность.
И Лэйме спрятался за не особо хищным на вид деревом, жадно глядя на Ясси. Тот был маленьким и тонким, как все маги Жизни. Совсем юное личико, сияющее характерной для низкородных лубочной красотой; ярко переливающаяся полноценными щитами аура. Он выглядел так, как может выглядеть только маг Жизни, купающийся в любви и заботе родичей. А еще Лэйме улавливал морозные блики чуждых амулетов — видимо, хаосит защищал своего… кого? Лэйме закусил губу: может, и его взяли в дом не для унижений и издевательств, а на самом деле — чтобы вылечить трудом, как говорил Тэргон? И, так получается, присутствием мага Жизни.
Только зачем это предателю.
И Лэйме снова устремил взгляд на поляну с беседкой. Ясси и трое темных стояли перед мольбертами. Это было похоже на светлую художественную сессию.
— Птичка! — восклицал Ясси, тушью выводя ярко-красную птичку в школьной технике “быстрой импрессии”. — Три легких касания — и она летит!
— Птичка! Птичка! Какая красивая птичка! И не черная? А можно черную? У меня только черная тушь! — восхищались темные и неловкими штрихами пытались повторить рисунок.
— Можно, — важно кивал Ясси, расхаживая между темными и поправляя их птичек. — Черные птички символизируют мимолетность жизни и печаль.
— И грусть, — вздыхали темные. — Это будут очень грустные птички. Но как делать цветную тушь? У нас только черная продается.
— Это целое искусство! У вас и черная не хорошего качества, посмотрите, как ложится. А как моя. Как ровно и с какими оттенками. Такую тушь надо специально делать, — заливался Ясси. — Если хотите, можете попробовать моей порисовать.
— Хотим, хотим! — щебетали темные, размахивая кисточками. — О-о-о, как красиво ложится! Какие оттенки! А ты дашь нам уроки по изготовлению туши?
— Конечно, дам, можно на следующем уроке этим заняться. Я вам скажу, что надо принести. А сегодня птички! Сегодня проходим только птичек. Вот еще одна — сидячая птичка, — Ясси подошел к своему мольберту. — Вот две птички сидят рядом!
Темные возбудились:
— И целуются?
— Пусть они целуются!
— Я подарю таких птичек папочке на день пап.
— И я!
— Да, в красивой рамочке, две печально целующихся черных птички!
— Рамка должна быть строгой и не отвлекать внимание от главного, — сообщил им Ясси. — От птичек! И поэтических рун! Картина должна состоять из птички и короткого стиха, отражающего настроение художника, нарисовавшего птичку. Вот, например, такой стих, — он вдохновенно закатил глаза: — Весна приходит. Поют вновь птички. Глаза у них полны слезами! — он смущенно улыбнулся: — Слезы — это потому что у вас черные печальные птички. А у меня будет: и перья их сверкают страстью!
Темные вновь принялись восхищаться; и выводить “стих” упрощенной рунописью. А Лэйме улыбнулся: популярная у темных живописная традиция тяготела, как он заметил, или к гиперреализму, или к избыточной декоративности, а иногда — ко всему этому одновременно. Или еще у них был смешной стиль хуманизации, проявляющийся, в основном, в изображении пауков. Неудивительно, что легкая и воздушная живопись светлых так им понравилась. Даже в таком школьном исполнении, как у Ясси. Тэргон бы оценил подобное культурное взаимодействие, подумал Лэйме невольно. И встряхнул головой, прогоняя из нее мысли о предателе.