— Вы и вправду ненавидите? — выдохнул я.
Он медленно перевел на меня взгляд:
— Как вы себя чувствовали, Дейнар, когда готовились умереть от рук тех, кто бесконечно слабее вас?
— Как дурак, — буркнул я, напряженно размышляя. Голова кружилась и трещала, словно я пытался управлять десятком Призраков. Я осторожно (чтоб не взбесить) спросил: — Вы больше не чувствовали себя хозяевами в собственном ордене? Контроль уходил от вас, и вы оказались в окружении невидимых врагов? Но не темных, иначе бы вы не пришли в темный род? Кто же ваш враг, Тэргон, и почему вы согласились помогать мне?
— Тот, кто сумел задать вопрос — уже почти знает ответ, не так ли? — холодно сказал Тэргон, и я судорожно вздохнул — боль от его Пламени становилась все менее переносимой. Но я подумал, что смогу выдержать этот разговор еще немного.
— Тогда ответьте мне на вопрос, который я не знаю, как задать, учитель.
— Вы знаете, как погас Хаос, Дейнар? Он не ушел медленно и естественно, как уходит время. Он был вырван из нашего мира с мясом, как бывает только от ритуалов, меняющих основы мира. Адепты Хаоса погибли в течение пары дней, и, покидая их, Хаос выворачивал их тела наизнанку.
Я почувствовал тошноту — не физическую, а такую, будто моя стихия пыталась выйти из меня. Но у меня совсем не было сил, чтобы призвать или удержать ее.
— Какие же ритуалы меняют основу мира?
— Их много, но по сути это лишь вариации одного. Добровольная жертва. Каждая маленькая, принесенная в дар жизнь чуть-чуть сдвигает наш мир. Я не теоретик высшей магии, и не могу сказать — почему. Но не надо быть великим ученым, чтобы понять, как значительно ваше возвращение.
— Мир возвращается к точке равновесия, — сказал я. — Как шарик в лунке. Или маятник.
— Если это маятник, то нас ждет откат, сравнимый с падением Бездны, — заметил Тэргон.
— Вас? Светлые земли? Конечно, кому бы еще понадобилось погасить Хаос. Темные на это неспособны, — сказал я, напряженно вглядываясь в его лицо. Тэргон казался невозмутимым, но я слышал возрастающий рев Пламени. Или, может быть, это я терял последние физические силы. Наверное, надо было уходить, пока не сгорел.
— Если бы я хотел навсегда погасить темное пламя Хаоса, погасил бы и его светлое отражение, истинное Пламя, — сказал Тэргон, рассеянно улыбаясь.
“Почему это вы — истинное!” — подумал я с возмущением, но не нашел времени его выразить. Гораздо важнее было понять. Я закусил губу и почувствовал теплую струйку крови, текущую по подбородку.
— Вы полагаете, что те, кто невидимо захватил власть в вашем ордене, уберут вас так же, как убрали когда-то нас? Но почему же они не сделали этого, раз они такие изощренные маги?
— Пока существуют темные.
— А потом исчезнет Тьма, погаснут Хаос и Пламя, и настанет рай на земле, — сказал я, кривя губы. Это был девиз Светлой империи. “Нет чистоты, пока мир пятнает грязь, нет рая, пока существует Тьма”. — Вы и правда считаете нас грязью?
— Я знаю, что существует грязь и проказа, хоть и не понял еще, кто они, но я выжгу ее. Всю, до последней ее споры.
— Предварительно посадив на кол? — слабо улыбнулся я.
Тэргон засмеялся:
— С вами приятно разговаривать, Дэйнар, вы ловите мысли на лету.
— Вы были очень убедительны, заставляя меня думать в этом направлении, — прошептал я, отступая.
Находиться рядом стало совершенно невозможно, мои щиты давно сгорели, а теперь тлела аура, оставляя ожоги на коже.
— Вы ощущаете сейчас, как полыхает в вас негасимый огонь духа? — спросил Тэргон с интересом. — Ведь вы не покоряетесь мне даже на грани физической смерти. Чувствуете истинную свободу?
— Чувствую себя головешкой, учитель, спасибо, что спросили, — пробормотал я, отступая еще дальше.
Тэргон развеселился:
— До свидания, Дейнар, передавайте привет Лэйме.
— А когда следующий урок? — взволновался я.
— Во вторник, в это же время.
Тэргон ушел, а я бессильно опустился на землю. В кармане нашелся последний шоколадный батончик (на следующий урок надо их взять как можно больше!), и я жадно в него вгрызся, пытаясь собраться. Что я сегодня узнал? Очень много всего, но я не могу сейчас об этом думать. Я должен вернуться домой, к Ясси, и отдохнуть. А подумаю потом.
Забавно, Террион Великий говорил о несгибаемом мече духа, Тэргон — о негасимом огне. А то, что я ощущал в себе сейчас, то что давало мне силы, когда ничего другого не осталось — было похоже на пушистый шарик янтарного света глубоко в груди. Похоже на Ясси. Наверное, это потому, что я не воин. А может, потому, что я слишком люблю Ясси, а Террион, как и Тэргон, явно любили что-то далекое от одного обычного человека. Например, орден или род. Или Родину. Или власть. Может, это было естественно — ничто не вечно, люди уходят, власть утекает, орден может исчезнуть вместе с твоей стихией, а Родина и род — предадут. Но сейчас я ощущал, что янтарный шарик, похожий на Ясси, останется со мной всегда. Не знаю, было ли это истинной свободой, о которой говорил Тэргон.
Рядом со мной остановился пикап, и оттуда выглянул Эйтан:
— Эй, Дейнар, тебя… вас подбросить?
Рядом с ним сидел еще один светлый (яростно-рыжего оттенка) и ухмылялся.
— Ну, подбрось. Но в следующий раз обратишься ко мне на вы — получишь по роже.
Эйтан заржал, и они помогли мне загрузить мотоцикл в кузов. На самом деле это было поразительно. То, что они мне помогли. Темные будут увиваться вокруг вас на пике силы, но никогда не протянут руку в слабости. Может, для светлых такое естественно. Ясси вот тоже всегда жаждет помочь.
Я устроился на заднем сиденье пикапа и закрыл глаза, думая о своем милашке. Как он меня встретит и обнимет. Сегодня я не смогу порадовать его попку, разве что он сам захочет овладеть мной. Но Ясси почему-то никогда этого не делал.
========== 34. ==========
Как все же прекрасно, когда дома тебя ждет много вкусной еды, а также ласковый и заботливый милашка, жаждущий накормить тебя этой едой чуть ли не с ложечки. С Ясси так легко было расслабиться и позволить за собой ухаживать. И не думать — не будет ли это расценено, как слабость. Раньше я воспринимал подобное как само собой разумеющееся. Ну, в конце концов, мы же партнеры, а партнеры должны заботиться друг о друге. Но сейчас, впечатленный бескорыстной помощью пламенных — в той ситуации, когда темные просто прошли бы мимо, сделав вид, что ничего не заметили! — сейчас я задумался о светлых.
Я вспоминал, как Лэйме отважно бросался на смертельно опасную для него псевдожизнь. Как Тэргон возился со своими солдатами, хотя очевидно же, что пользы ему от них никакой — он один стоит тысячи таких. Как защищал Лэйме (от меня!) мой Ясси, хотя и думал на тот момент, что я привел в дом его соперника. Как беспокоился обо мне Эйтан и совал в зубы фляжку с “энергетическим эликсиром” (содержание спирта не менее шестидесяти процентов). Как старался ради ненавидящего его Лэйме Тэргон.
Светлые на самом деле были другие, и в этом участии к павшим они были мне ближе, чем мои соплеменники. Я никогда не испытывал этого темного отвращения к слабости других. Может быть, потому что они мне все казались в равной мере слабыми и подверженными влияниям, изменчивости и страхам — даже самые сильные из них.
Но почему же светлые, такие благородные и самоотверженные друг с другом, считали нас недостойными существования? Я мог еще понять такое отношение к хаоситам — в конце концов, всю историю существования ордена мы были лишь боевыми машинами уничтожения. Как и пламенные. Но чем им мешают темные, эти трепетные, похотливые и любопытные милашки? Кем надо вообще быть, чтобы захотеть их извести с лица земли — всех, до одного, словно грязь? И кем надо быть, чтобы положить на алтарь мага Жизни, похожего на обнаженную душу мира. Даже мне, не-эмпату, такие злодеяния казались чудовищными.
Я взбодрился, съев “совершенно чудный луковый суп” и “биточки в особом соусе, ты не догадаешься, Дейнар, из чего”. Я догадывался, из чего Ясси готовил все свои салаты и приправы “по невиданному рецепту” — использовал не по назначению сорняки, обрабатывая их каким-то хитрым светлым способом.