Только Отис, похоже, все перепутал. Он протягивал мне не веник, а свою гитару.
— Чем мести? Гитарой? — спросила я.
Он покраснел, дал мне веник, и я принялась за работу.
Подметаю я хорошо. Я подмела весь магазин чисто-начисто, а потом еще пыль вытерла на некоторых полках. Пока я работала, Уинн-Дикси ходил за мной по пятам, а за ним летала Гертруда, то и дело норовя усесться ему на голову. Она все повторяла: «Собака! Собака!» — впрочем, уже тихонько.
В конце концов я всё убрала, и Отис сказал мне спасибо. «А пастору наверно не понравится, что я работаю у преступника», — подумала я, выйдя из магазина.
Там, как всегда посасывая палец, меня поджидала Плюшка-пампушка Томас.
— Я все видела, — заявила она, уставившись на меня своими глазищами.
— Что ты видела?
— Как все звери вылезли из клеток и сидели тихо. Этот дядя — волшебник?
— Вроде того.
Плюшка крепко обняла Уинн-Дикси.
— И собачка твоя сидела. Которую зовут, как продуктовый магазин. Сидела?
— Ну, сидела.
Я направилась к дороге, а Плюшка вынула палец изо рта и сунула ладошку мне в руку.
— Ты придешь ко мне на день рождения? — спросила она.
— Конечно, приду.
— Не забудь, все должны быть в розовом. Такой уговор.
— Я помню.
— Мне надо идти, — сказала вдруг Плюшка. — Я пойду домой и расскажу маме всё, что было у вас в магазине. Я вон там живу. В том желтом домике. Там моя мама стоит на крылечке — видишь? Она машет тебе рукой.
Я тоже помахала, и женщина на крыльце махнула в ответ. Потом я смотрела вслед Плюшке-пампушке, а она бежала рассказывать маме, что Отис, продавец из зоомагазина, — самый настоящий волшебник. Тут я, конечно, вспомнила о своей маме. Вот бы рассказать ей, как Отис заворожил всех «питомцев Гертруды» разом. У меня накопилось уже много разных историй для мамы. Ну, во-первых, про мисс Фрэнни и медведя, потом про мою встречу с Глорией Свалк — я ведь все-таки поверила, что она ведьма, пусть на минутку, но поверила. Мне казалось, что маме такие истории наверняка понравятся, ведь она сможет вволю посмеяться. Пастор же сам говорил, что моя мама ужас какая смешливая.
Глава тринадцатая
скоре мы с Уинн-Дикси уже привыкли вставать пораньше, чтобы прийти в магазин, когда Отис развлекает «Питомцев Гертруды» игрой на гитаре. Иногда с нами «на концерт» пробиралась и Плюшка-пампушка. Она садилась на пол, обхватывала Уинн-Дикси обеими руками за шею и начинала раскачиваться, словно баюкала огромного плюшевого мишку. А когда музыка смолкала, она принималась расхаживать меж полок, выбирая, какого же зверька ей попросить на день рождения. Но потом ей надоедало и это занятие, и она убегала домой. Ведь на самом деле никакой зверек ей не был нужен. Она мечтала только об Уинн-Дикси. Проводив Плюшку, я подметала, вытирала пыль и даже помогала Отису прибирать на полках, потому что у него это получалось не очень-то ловко. Не так, как у меня. А перед моим уходом Отис помечал в тетрадке, сколько времени я отработала. На обложке тетрадки было написано: «Один красный кожаный ошейник. Один красный кожаный поводок». И Отис всегда вел себя как самый обычный человек, никакой не преступник.
Поработав в «Питомцах Гертруды», мы с Уинн-Дикси отправлялись в Мемориальную библиотеку имени Хермана У. Блока — поговорить с мисс Фрэнни Блок и послушать еще одну занимательную историю. Но все-таки самым любимым моим местом в то лето был сад Глории Свалк. Уинн-Дикси тут, по-моему, тоже очень нравилось, потому что, когда до дома Глории оставался один квартал, он непременно обгонял мой велосипед и несся вперед, в сад, во всю прыть. А уж там его всегда ждал бутерброд с арахисовым маслом.
Иногда за мной увязывались Данлеп и Стиви. Они кричали:
— Вот и пасторская дочка! Собралась к ведьме в гости!
— Никакая она не ведьма, — говорила я, но они ничего и знать не хотели. Вбили себе в голову, идиоты этакие, будто Глория — ведьма. Разве их переспоришь?
Однажды Стиви сказал:
— Моя мама говорит, что ты ведешь нездоровый образ жизни. Торчишь в помещении. То в магазине, то в библиотеке в книжках роешься, то у этой… И нечего целыми днями со старухами разговаривать. Надо гулять на свежем воздухе и общаться с детьми своего возраста. Так мама говорит. Вот.
— Отстань от нее, — оборвал его Данлеп и повернулся ко мне. — Ты его не слушай. Он ничего плохого не хотел сказать.
Но я была в бешенстве. И крикнула Стиви:
— Мне наплевать, что говорит твоя мамочка. Мне она не мама, и она не имеет права диктовать мне, как жить.
— Сейчас все маме скажу! — завопил Стиви. — А она скажет твоему папе, и он отругает тебя прямо в церкви, перед всем приходом. А дядька из магазина — полоумный. И в тюряге сидел. Надо еще проверить, знает ли об этом твой папочка.
— Отис никакой не полоумный, — возразила я. — А что он в тюрьме сидел, так мой папа это и без тебя знает. — Я, конечно, соврала. Но меня это ничуть не заботило.
— Иди-иди, ябедничай! Сам ты лысый оручий сосунок.
Такие стычки с Данленом и Стиви происходили почти ежедневно и выматывали меня вконец. Добравшись до сада Глории Свалк, я ощущала себя случайно уцелевшим на поле боя солдатом. На поле очень жаркого боя.
Для начала, без всяких вопросов, Глория делала мне бутерброд с арахисовым маслом, а потом наливала кофе пополам с молоком. И я приходила в себя.
— Почему ты не играешь с этими мальчиками? — спросила как-то Глория.
— Потому что они тупицы. Все еще думают, что вы — ведьма. Сколько ни говорю, сколько ни объясняю — бесполезно.
— А я думаю, на самом деле они пытаются с тобой подружиться. Просто не знают как, — заметила Глория.
— Но я не хочу с ними дружить! — заявила я твердо.
— А зря. Друзья-мальчики, да еще целых два, это не так плохо. Даже здорово.
— Я лучше с вами поговорю, — сказала я. — А они тупицы. Подлые тупицы. И к тому же мальчишки.
Глория покачивала головой и вздыхала, а потом спрашивала, что нового в мире. И у меня всегда находилось что ей рассказать. И я рассказывала. Всегда.
Глава четырнадцатая
ногда я рассказывала Глории то, что только что услышала от мисс Фрэнни Блок. Иногда передразнивала Отиса — изображала, как он отстукивает ритм ногой в остроносом ковбойском сапоге и бренчит на гитаре, а звери застыли на полу и глаз с него не сводят.
Глорию этот рассказ всегда очень веселил, и она громко смеялась. А иногда я сама придумывала какую-нибудь историю, и Глория внимательно выслушивала ее от начала до конца. Она говорила, что обожает всякие истории и раньше много читала. А теперь вот с глазами совсем беда, и читать она уже не может.
— Давайте купим вам сильные-пресильные очки, — предложила я.
— Детка, на мои глаза никаких очков не хватит, — ответила Глория.
Как-то раз, когда мы уже покончили с ежедневным рассказом, я решила сообщить Глории, что Отис — преступник.
Меня давно подмывало рассказать об этом кому-то из взрослых, а Глория была самым лучшим взрослым из всех, кого я знала.
— Глория… — начала я.
— Что скажешь?
— Вы ведь знаете Отиса?
— Ну, лично не знаю. Но знаю то, что ты о нем рассказываешь.
— Я не все рассказала. Отис — преступник. Он сидел в тюрьме. Как вы думаете, мне надо его бояться?
— Бояться? Почему?
— Ну… не знаю… Потому что он совершил что-то плохое. Потому что сидел в тюрьме.
— Детка, давай я тебе кое-что покажу. — Глория медленно, с трудом, поднялась и подала мне руку. — Пойдем-ка в самый дальний конец сада.
— Пойдемте.
Мы двинулись вперед, а Уинн-Дикси, конечно, увязался следом. У Глории был огромный сад, и побывать в дальнем его конце мне еще не довелось. Мы остановились у толстого старого дерева.