— That would be very kind of you, Mr. Boudinow. And Mary, why don't you practice your Spanish with our friend?
— I will, Tom.
— Fine.
— Bye-bye, Tom.
— Bye-bye, honey.
— Good night, Mr. Ransom.
— Good night and thank you very much [52].
Примерно догадываюсь, чего этой, дамочке надо.
— Отель далеко?
— Нет, в нескольких кварталах.
— Тогда пойдемте пешком.
— Где вы так хорошо изучили испанский, сеньора Рэнсом?
— Моя мать — аргентинка, и, когда мы были детьми, она говорила с нами по-испански.
— А, тогда понятно.
— Отец у меня ирландец, но он тоже говорит по-испански. Я из Северной Каролины, но один из моих братьев родился в Тегусигальпе.
— Черт подери, какой коктейль.
— Правда? А знаете, я не гак уж устала.
— Хотите возвратиться и смотреть на карнавал?
— Нет, пожалуйста, не надо.
— Хотите в отель?
— Нет, нет.
— Тогда я к вашим услугам, сеньора.
— Что, если мы пойдем в вашу контору?
— В агентство? В такое время? Уже двенадцать.
— Ну, я думаю, у вас есть ключ.
— А если вернется ваш муж, он не удивится, не застав вас в отеле?
— Мой муж еще часа два будет делать снимки, к тому же, если он меня не застанет, он ничего не скажет.
— В таком случае…
— Дело в том, сеньор Будиньо, что мой муж мне надоел.
— Может быть, вы нынче вечером утомлены, сеньора Рэнсом?
— Называйте меня Мери, Рамон.
— Откуда вы знаете, что меня так зовут?
— А это напечатано в проспекте агентства.
— Вы сегодня утомлены, Мери. Это со многими бывает на нашем убогом карнавале. Он угнетает.
— Нет, я не утомлена. Мне опротивел мой муж. Больше ничего, все очень просто.
— Только в этот вечер или всегда?
— Пожалуй что всегда, но особенно в этот вечер.
— Почему же вы не разведетесь?
— Ну, скажем, из лени.
— Недурное оправдание.
— В самом деле? Вы меня рассмешили, Рамон, а я не очень-то смешлива.
— И все же вам очень идет смеяться.
— Далеко еще ваша контора?
— Мы пришли, сеньора.
— Не будьте робким. Зовите меня Мери.
— Я не робок, Мери, уверяю тебя.
— Браво, ты уже говоришь «ты».
— Куда задевался мой ключ?
— Еще скажешь, что ты его только что потерял.
— Нет, вот он.
— Как здесь красиво, просторно, чистенько!
— Обычная контора, как всякая другая.
— Можно сбросить туфли?
— Можешь сбросить все, что хочешь.
— Даже запреты?
— Это прежде всего.
— Скажи, Рамон, почему гринго не такие?
— Не такие, как кто?
— Как ты, не предприимчивые.
— Я вовсе не предприимчивый, клянусь всеми пророками.
— Богохульник. Веснушки мои тебя не смущают?
— Нет, они мне нравятся. Зато меня смущает твое жуткое ожерелье, и еще этот кулон из перуанского серебра, и все эти звякающие браслеты.
— Снимаю.
— Сними и это.
— Хорошо, Рамон.
— И это, и это, и это.
— Нет, это — нет.
— Да, это — да.
— Рамон.
— Мери.
— Лучше называй меня Мария. Я уже так давно не любила по-испански. Так давно никто мне не говорил нежные слова по-испански.
— Милочка моя.
— Так, Рамон.
— Гадкая худышка.
— Так, Рамон, так.
— Шлюшка.
— Так, Рамон, так, скажи еще что-нибудь.
— Я исчерпал свой запас, Мария, но могу начать снова: милочка моя, гадкая худышка, шлюшка.
Будь я проклят, если эта костлявая дура мне нравится, но, если я этого не сделаю, заранее знаю, что будет. Такое уже было со мной в прошлом году. Жалобы мужу, претензии, сцены. И в результате — большой убыток. Нет, благодарю.
— Одевайся, Мария.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
— Ты приедешь в этом году в Соединенные Штаты?
— Не думаю.
— А в следующем?
— Вряд ли.
Наконец-то. Наконец. Какое счастье, что завтра утром они уезжают. Пойду пройдусь один, мне надо подышать. И еще слава богу, что она говорила по-испански. Может, она думает, что я обязан спать со всеми моими клиентками? Или она думает, что она должна переспать со всеми своими агентами из бюро путешествий? Отец ирландец, мать аргентинка. Возможно. Когда североамериканцы думают о Латинской Америке, им, наверно, представляется огромный котел с марихуаной. Когда североамериканки думают о Латинской Америке, им, наверно, представляется огромный фаллос. С ними чувствуешь себя каким-то жеребцом-производителем. Теперь на машине, не быстро, по Рамбле, я один, какое счастье. Жеребцом-производителем. А все же она моя женщина номер — какой бишь? Ну-ка, посчитаем. До женитьбы: Росарио, Мария, Аурелия, Хулия, Алисия, Клара, Венгерка — и все. Семь. Ну конечно, Сусанна. После женитьбы: Маруха, Рита, Клаудия, жена Санчеса, Глэдис и теперь м-с Рэнсом. Пять. То есть семь, плюс Сусанна, плюс пять, итого тринадцать. Это называется умеренность. Не забыл ли я кого-нибудь? Кажется, нет. И еще два моих неудачных опыта в США. Дело было не в отсутствии желания. И однако. Просто десять недель в отъезде, а значит, воздержание. Следовало бы заблаговременно консультировать. По типу известного агентства путешествий «Рамон Будиньо и К°» следовало бы учредить Консультацию по туристическому сексу. Почем я знал, что ключевая фраза у них «Would you like to see my etchings»[53]? Это называется «эвфемизм». Жена профессора. Ричмонд, штат Виргиния. Какая незадача. Бедняга глядел на нас с сочувствием, а я учил его жену танцевать танго; пластинка была всего одна, «Воздушная гвоздика», хотя на этикетке значилось «I'm down in the Garden»[54]. Закончится, мы ее опять ставим. Она прижималась ко мне с каждым разом все сильнее, а профессор смотрел на нас с улыбкой, выражавшей одновременно удовольствие и благодарность. И я чувствовал ее всю, каждый ее сантиметр, каждый ее миллиметр, все суставчики пальцев, волосы, броши, прыщики, пуговицы, родинки, шпильки, пупок. И она хотела выучить танго со всеми па — выпадами, восьмерками и так далее, потому что когда-то видела, как его танцевала пара из Буэнос-Айреса. Конечно, она тоже чувствовала мой бумажник, мою авторучку, мою грудную кость, мой паспорт, мою расческу, мои ребра, мою пряжку, мой пояс и прочее, главное — прочее. А профессор все смотрел. Не могу забыть этого взгляда и этой улыбки. У меня мелькнула мысль, что он, наверно, из тех людей, которые убивают с улыбкой. Примерно тридцать воздушных гвоздик, целый букет. Я был в изнеможении, по разным причинам. Среди прочего — потому что не гожусь изображать сладострастное псевдосоитие перед хладнокровными свидетелями, у которых вместо крови лимонад. Меня пригласили на следующий уикенд, но — nevermore[55]. Даме я послал орхидею в виде компенсации за такое множество воздушных гвоздик. Хорошо отделался. Ну и ладно. Вторая осечка была с рыженькой в Нью-Йорке, молоденькой студенткой факультета изящных искусств. Она делала мне авансы в ресторане, но пойти со мною в отель не захотела. Я, конечно, не говорил ей о своих etchings. Но она пригласила меня прийти в пятницу вечером к ней, тоже чтобы я научил ее танцевать танго, и я сказал «да». Мы купили фрукты, кока-колу, джин «дениш блю», бульонные кубики, пиццу, черный хлеб, кокосовый торт, «либфраумильх»[56] и глазированные каштаны — для грандиозного пира. Всего — девять долларов и девяносто центов. Но подвела одна мелочь. Квартирка была маленькая, изрядно грязная, темная. И вот отодвигается занавеска, и появляется югославка в одной ночной сорочке, югославка, у которой лихорадка, ее товарка по квартире и изящным искусствам, — бедняжка была больна, чирьи и бронхит, какая жалость. Преисполненный возмущения, после второго стакана «либфраумильха» я сдался и пошел танцевать — весьма томно и чинно — по очереди с одной и с другой, тоже под одну-единственную пластинку, на сей раз это было танго «I got ideas»[57], или по-нашему «Прощайте, мальчики», на скорости 45 RPM[58], с репризами барабана, пиццикато скрипок и искусно вставленными «оле». О эта югославка в сорочке, уродливая как смертный грех, пахнущая лихорадкой и мазями, обдающая мне ухо своим горячим балканским дыханием с таким пылом, что потом я провел три дня в постели с собственными чирьями и персональным бронхитом.
52
Ox, Том, Я устала. — Вы хотите вернуться в отель, м-с Рэнсом? — Да, да. — Чуть погодя, Мери, пожалуйста, я хочу сделать еще несколько снимков. — Я так устала, Том, ну прошу тебя. — Вы хотели бы остаться здесь, м-р Рэнсом, полюбоваться на наш карнавал? — Да, я бы предпочел остаться. Мне очень нравится этот карнавал. — Так вы не беспокойтесь, м-р Рэнсом. Разрешите мне позаботиться о м-с Рэнсом. — О, вы могли бы проводить ее в отель? — С удовольствием. — Это было бы очень любезно с вашей стороны, м-р Боудиноу. А тебе, Мери, почему бы не попрактиковаться в испанском с нашим другом? — Конечно, Том. — Ну и чудно. — Пока, Том. — Пока, дорогая. — Спокойной ночи, м-р Рэнсом. — Спокойной ночи, очень вам благодарен (англ.).