— Тридцать шесть и шесть, — сказал Саша. — А у тебя сколько? Абсолютный нуль! Заморозилась и не соображаешь ничего. Наив ты бело-розовый!
— Никогда не поверю! — отрезала Юлька. — Ты обо всех людях так плохо думаешь?
— О тебе же вот не думаю, — обиделся Саша.
Действительно, о ней он так не думал и сказал об этом еще раньше, но Юлька почему-то его слов сразу не оценила. Наверное, из-за недавней неприязни. А оценить следовало бы.
— Неужели Калерия? — Юльке сделалось жутковато. — Чем я ей помешала? Я и не продавец даже, а всего-навсего ученица.
— Не всего и не навсего, — изрек Саша. — Ученица-то ты ученица, да в магазине с твоим приходом все крутиться стало, с головы переворачиваться на ноги.
Юлька засмеялась. Слышать Сашино утверждение о роли ее личности в истории магазина было приятно, хоть правды в нем она не находила нисколечко. Вот Виктор Егорович — другое дело, с него все и началось. Да еще Майя…
— Теперь комплиментам в армии учат? Специальный курс?
Они шли по незнакомому, густо засаженному деревьями переулку, и не московская его тишина казалась Юльке недоброй.
— Ты не торопись, — начал Саша после непродолжительного молчания, — улавливай, какая тут всплыла накипь, когда в магазине все бурлить стало. Поддержали передовой почин, потом круто принялись за соревнование, и поехало. Но это Калерия могла еще терпеть, прямо под дых это ее не било. Зверела, конечно, помаленьку, потому как нутром чуяла — приходит ее царствованию конец.
— Великое же у нее царство — молочный отдел!
— Может, и не великое, да зажиточное. Общество потребления!
— Но ведь она не заведующая, а заместитель. Над ней Мария Степановна есть.
— Над ней, под ней — значения не имеет. Обе материальщицы, так что фактически на равных правах. Да и потом, у Марии Степановны двигатель свой отсутствует, ей буксир требуется. Без него станет болтаться, как тот цветочек в проруби.
Юлька взглянула на Сашу: интересно излагает.
— Щека болит?
— Чувствуется. — Он потрогал щеку. — Полегче-то тебе от этого хоть стало?
— Немножко… Ты прости.
— Не за что. Плюнули и забыли!
— Плюнули, — сказала Юлька.
Переулок кончился, но на магистраль они не вышли, а повернули, не сговариваясь, обратно. Под Сашиным пиджаком было тепло, озноба она не чувствовала.
— Может, Калерия так бы и продолжала пыхтеть да строить мелкие пакости, если бы Майя, да ты, да Лиза не придумали катавасию эту со сменами. Понимаешь, от ежедневных смен продавцов до бригадной материальной ответственности отдела — шаг один.
— Чем же это плохо?
— Для Калерии?.. Хуже погибели!
И Саша поведал Юльке о том, как Калерия Ивановна, используя систему внутреннего подотчета продавцов и благодаря своему положению полной хозяйки кладовых, присваивает всю экономию естественной убыли, и убыль эта выходит для нее прибылью.
Юлька не все поняла в Сашиных объяснениях — не таким это оказалось простым делом. Однако, не уловив отдельных тонкостей, главное она уразумела: Калерия может «снимать», по выражению Саши, экономию убыли, пока не существует в отделе бригадной материальной ответственности, ибо в последнем случае контроль за товарами, находящимися в подсобных помещениях и кладовых, переходит ко всей бригаде.
— Детектив какой-то, — сказала Юлька. — Ужас! — Ее передернуло, как от прикосновения к чему-то омерзительному. — Но ведь…
— Не боится она, что узнают, — перебил Саша, угадав Юлькин вопрос. — Кто узнает? Как?.. А пойди докажи!.. Да и не сама Калерия подлепила этот жир. Она, думаю, и за прилавком ни разу не появлялась за день. Или заходила?
— В обеденный перерыв меня не было.
— Не заходила, — сказал Саша так, словно целый день не отрывал глаз от прилавка молочного отдела и видел, кто туда заходил, а кто нет. — Другая тут рука. Клавина.
— Ну, уж знаешь…
— Знаю! — Сашу, видимо, здорово раздражала Юлькина голубая вера в наличие у каждого человека обязательного ассортимента добродетелей. — Клаву вообще никто не заподозрит. Ее подослать — самое милое дело!
— Но ведь это только твое предположение, — не сдавалась Юлька.
— Гипотеза, — подтвердил Саша, — научно обоснованная. Можешь не сомневаться.
Они надолго замолчали, продолжая ходить все по тому же безлюдному переулку, такому тихому, что казалось, будто вся еще сохранившаяся в Москве тишина переместилась сюда. «Что делать?.. Что делать?.. Что делать?..» — в такт собственным шагам думала Юлька. Нет, пожалуй, она и не думала, а просто механически повторяла этот вопрос, надеясь, что ответ на него придет сам собой откуда-то извне, как некое осенение, придет без ее участия, без мучительных размышлений и поисков, на которые она сейчас была не способна. Что делать?..