Окрик подействовал, и Славка сразу выпал из задумчивости. Он запустил все десять пальцев в свою шевелюру и нещадно там ими заскреб, словно пытался таким способом отрыть единственно верное и мудрое решение, которое поставило бы все на свои места.
— Не чешись! — обозлилась Валерия. — Ну? Говори!
Он заговорил тоном несчастным и извиняющимся.
— Валюша, видишь ли, ты… в общем… Валюш, ты не права!
— То есть как? — искренне и до предела изумилась Валерия. — Я не права? Я?!
Юлька, между прочим, изумилась не меньше. Насколько она могла судить, это был первый случай, чтобы верный Валерии паж, преданный раб, вдруг взбунтовался. Виданное ли дело!
— Слушай, гладиатор… — начала грозно Валерия, но голос ее прервался, зазвучал жалобно и потерянно: — Слав, ты что? Ты серьезно?
Но Славка теперь не выглядел несчастным и, кажется, ни перед кем больше не собирался извиняться.
— Не может Юлик все бросить, не имеет права! Ты пораскинь мозгами, Валюша! Мы с тобой только через много лет станем что-то делать, что-то там нужное или не нужное — не знаю, а она уже. Уже! И ведь действительно полезное!
— С каких пор ты стал сторонником теории малых дел? — попыталась съязвить Валерия. Проявившаяся вдруг Славкина неуправляемость ее оскорбляла.
— Малых? Дела остаются малыми, когда они творятся горсткой людей. Крошечной горсткой! Но если каждый из нас свое маленькое по масштабам дело старается выполнить добросовестно, с полной ответственностью перед собой, перед другими… Понимаешь?.. Если каждый вкладывает частицу себя самого в свое дело, если не изменяет себе, себя не предает, не завязает в трясине благополучного или ленивого равнодушия… Ты понимаешь, что происходит?.. А происходит вот что: малые дела превращаются в большие и зовутся уже не делами, а свер-ше-ни-я-ми!
Последнюю фразу он произнес с поднятым вверх указательным пальцем, затем вскочил и убежал на кухню. Было слышно, как Славка открутил там кран и пил прямо из-под него, с шумом втягивая струю воды. Вернувшись, он снова заговорил:
— Не только благодаря Юлику, конечно, но и благодаря ей тоже, в магазине все стало меняться… Менялся сам подход к работе — вот что, по-моему, важно!.. И ведь, кажется, ничего сногсшибательного они там не сделали — ни наша старуха, ни ее разлюбезный директор, ни Майя, их секретарь комсомола… Ну, улучшили внешний вид магазина, ну, удобств стало побольше, ну, покупателей за людей начали почитать. Все это прекрасно и нужно, кто ж спорит? Только ведь это одна сторона вопроса, поверхность, так сказать, явлений. А вы вглядитесь пристальней! И увидите вы, что проблемы, именуемые производственными, имеют тут глубокую нравственную подоплеку…
— Ну, излагает, — поразилась Валерия. — Чистый Цицерон!
Однако насмешки в ее репликах Юлька не уловила, скорее, удивление и растерянность. Еще Юлька подумала, что Славке давно следовало перестать быть шутилой, Валерия сумела бы это оценить. Сам Славка замечание Валерии пропустил мимо ушей и продолжал с напористой убежденностью:
— То новое, что появилось у Юлика в магазине, было новым, точнее, иным с точки зрения морали, выражало другую психологию. Психологию коммуниста-директора и комсомолок Майи и нашей старухи…
— Слава, Слава! — взмолилась Юлька. Ей сделалось неловко от Славкиных высокопарностей.
— Не перебивай! Мы знаем: новое вступает в борьбу со старым и сила борьбы зависит от степени полярности этих двух начал, их непримиримости. Не вина директора, а тем более Юлика или кого-то другого, что не ведали они об истинном смысле борьбы. Они думали, перед ними лишь безразличие, лень, отсутствие инициативы, бескультурье или обыкновенное хамство…
— Ничего мы такого не думали, Слава! — простонала Юлька. — Мы просто хотели…
— Я знаю, чего вы хотели! — отбрил Славка. С философского своего конька он слезать не собирался. — Я анализирую этическую сторону происшедшего. Не интересно — не слушай. Лучше уйди!
Славка разбушевался, и Юлька посчитала за лучшее примолкнуть.
— А что оказалось? Оказалось, что против них выступает не одно безразличие и лень, но само его ничтожество частнособственнический инстинкт. А это уже не какие-то там отдельные отклонения, это ми-ро-воз-зре-ни-е! Вот так! Чуждое нам совершенно мировоззрение! И мы видим, само оно не исчезает и не сдается, а защищается не на жизнь, а на смерть!.. Так как же можно сдаваться?! Бежать с поля боя? Дезертировать?!