Муж пригладил волосы, прошел к своему месту, прошипев:
— Так и знал, что в этом ресторане нам не дадут спокойно поужинать! Я говорил тебе! Но ты опять уперлась!
Ее плечо дрогнуло. Он продолжал что-то бубнить. Мне стало не по себе. Не люблю, когда люди ссорятся.
Она заказала гребешки на гриле и тушеный шпинат. Он буркнул, что будет то же самое. Сидели молча. Я слышал нервное царапанье стеклянного стакана с сазераком по столу. Выпив свой мартини почти залпом, она начала что-то говорить. Но потянулась рукой к шее. Попыталась встать, откинулась назад, как будто потеряв силы. Захлопала рукой по дивану, как будто что-то искала. Издав хрип, повалилась набок. Он вскочил. Поняв, что происходит, схватил сумочку, вытряхнул содержимое на стол. Вещи разлетелись по столу, монеты, звеня, покатились по каменному полу.
Я догадался, что он ищет шприц с эпинефрином. Каждый аллергик носит с собой автоинъектор. Но шприца не нашлось. Она забилась в судорогах. Муж закричал, чтобы вызвали скорую. Схватился за свой телефон. Кто-то бежал уже с ресторанной аптечкой. Но шприца не оказалось и там.
Поднялась суматоха, раздался чей-то крик. Хрупкое тело в темном платье лежало на каменном полу. Спины загораживали обзор. Официанты суетились, то успокаивая посетителей, то собирая разбитую кем-то посуду. Когда приехала скорая помощь, все расступились. Муж стоял рядом с ней на коленях, бледный, растерянный. Что-то бормотал, хватал ее то за руку, то за плечо, звал по имени. У нее красивое имя — Ариана.
Люди в светлой форме торопливо укатили носилки к машине. По состоянию кожных покровов, по безнадежно свесившейся руке я понял, что больше ее не увижу. Он убил ее! Я чувствовал, что это случится, но ничего не сделал. От ярости меня просто трясло. Вероятно, убийца это заметил. Он уставился на меня, выругался и бросился прочь из ресторана. Масляный свет фонаря осветил серебристую юркую машину, рванувшую вслед карете скорой помощи.
Полицейские, приехавшие вместе со скорой, опрашивали посетителей и сотрудников. Ждали следователя.
Тот вошел в ресторан размашистым шагом, уставший, с набрякшими мешками под глазами. Сдвинув кустистые брови, выслушал офицера, посмотрел протокол. Плюхнулся за столик рядом с аквариумом, который обычно выбирала она.
Надо объяснить следователю, что муж убил ее. Он наверняка подложил в бокал с мартини ореховое масло. И спрятал шприц!
Я кинулся к этому усталому насупленному человеку, пытаясь объяснить, рассказать про мужа, про его любовницу. Он не понимал меня. Лишь удивленно посмотрел. Конечно! Нечасто осьминоги ведут себя столь невоспитанно. Я попытался начертить щупальцами на стекле портрет убийцы. Тщетно! Надписи на песке — глупая попытка! В отчаянии я прижался к стеклу аквариума, надеясь на чудо. Помощник следователя вытаращился на аквариум:
— Забавный осьминог, сэр. Вы видели, что он творит? — он взялся за телефон, навел его на меня. — Покажу детям. Старший у меня осьминогов любит, хочет стать морским биологом.
Не обращая на него внимания, я схватил щупальцем камень и начал выстукивать азбукой Морзе сообщение. Я едва не оглох, но люди не способны слышать то, что слышим мы. «Муж убил ее. Он добавил ореховое масло в бокал с мартини. Он ненавидел свою жену. Он убил ее!»
Следователь что-то писал, изредка поглядывая на меня. Повернул голову к пухлому помощнику:
— Записи с камер ребята забрали?
Тот торопливо кивнул, сунул телефон в карман. Они вышли.
На следующий день ресторан закрыли для посетителей. Снова приехала полиция. Но через день мы открылись снова. Зал оставался пустым. Видимо история о смертельном ужине разлетелась в новостях. Но у людей короткая память. Скоро все будет как обычно. Только без нее.
На третий день ее муж появился в ресторане. Я едва не выпрыгнул из аквариума. Убийца! Метнулся в его сторону, собирая и раскатывая щупальца. Даже подпустил струю чернил от волнения.
Взъерошенный, бледный, в мятой клетчатой рубашке, он бросил в мою сторону злобный взгляд и протопал к столику, где обычно сидела она. Я от возмущения пошел пятнами. Как эта мурена смеет здесь сидеть?! Приподнявшись на стуле, он придвинулся к стеклу аквариума и уставился на меня. Я в бессильной злобе пульнул в него струей чернил, стараясь хоть так выразить свое презрение и ярость. Он вздрогнул, но не отодвинулся. Пробормотал сквозь зубы: