Свихнуться можно.
Лаух пытается объяснить. Боморчет что-то про удачу и заблудившийся корабль, но ничего не понятно — потому что, во-первых, невозможно разобрать слова, когда собеседник ростом тебе по пояс и при разговоре отворачивает голову в сторону, во-вторых, чёртовы колокольчики, а в-третьих, вокруг такая разношёрстная публика, что Ане совершенно не до старых легенд.
На одной из улиц крупные темнокожие мужики, в лимонных тогах и с кольцами в носу, зазывают прохожих к огромным клеткам, где топчутся, фырчат и воняют животные, напоминающие гибрид восьмилапой свиньи и пылесоса.
У лестницы юлой на ярко-алом платке вертится остроухая танцовщица. Ей подыгрывает на лютне и бубне четырехрукая женщина. Три глаза музыкантши цепко оглядывают публику — каждый вертится сам по себе, как у хамелеона.
Медленно бредут против людского потока полупрозрачные дети с серебристыми волосами. Перед ними все расступаются, словно боясь задеть даже краешком одежды — но дети, отрешенно-печальные, этого будто даже и не замечают.
У столов одной из лавок, торгующих драгоценностями, несуразные птицелюди торгуются с живой кучей песка. Птицелюди кричат, как чайки, куча молча пересыпает с места на место маленькие барханчики — и, похоже, обе стороны друг друга прекрасно понимают.
На перекрестке человек, похожий на богомола, — а, может быть, богомол, похожий на человека, — раздраженно впихивает старой цветочнице в руки стопку глиняных табличек. Та бранится и костерит его на чем свет стоит, человек-богомол огрызается, поминая Гильдию Бумаг и короля, — увидев Аню и Лаух, оба замолкают и провожают их подозрительными взглядами.
Лаух торопится вперед.
Аня ошарашена.
Потом, кажется, у нее перегружается то, что отвечает за переживания, и способность удивляться просто пропадает — так что когда в одном из переулков к Ане, вдруг отлепившись от стены, наклоняется трехметровое, тонкое и угловатое нечто, она шарахается, но и только. Даже не визжит.
— Человек хотеть лайков? — скрипит похожее на палочника существо и свешивает перед ее носом связку каких-то бело-розовых грибов.
Аня мотает головой и пытается проскочить мимо, но палочник рукой, как шлагбаумом, перегораживает перед ней дорогу и еще более скрипуче принимается убеждать:
— Человек печальный. Цсмисчк дешево продать человек много лайков. Две медная монета связка. Хороший лайков. Человек радостный долго.
Грибы на вид — поганки поганками. Наверняка не только радость получишь, но и глюки испытаешь, а то и ноги протянешь. И вообще ситуация какая-то подозрительная, и палочник доверия не внушает.
— Нет, не надо, — твердо говорит она и вновь пытается обогнуть настойчивого торговца.
— Монета связка. Спелый лайков, новый урожай. Человек взять, человек найти полет.
Существо по очереди перемигивается мутными, словно деревянными глазами.
— Аня… — к Аниному вящему облегчению, за ней возвращается убежавшая было вперед Лаух.
Палочник, увидев гномочку, разочарованно щелкает и выпрямляется.
— Человек хотеть радость, человек приходить к Цсмисчк, — напоследок сообщает он, вновь прислоняясь к стене и замирая.
Бр-р-р.
Поежившись, Аня спешит следом за гномочкой поскорее убраться из этой подворотни.
— Что ему было нужно? — спрашивает она, когда они выскакивают на очередную террасу.
Площадь запружена густой толпой, где-то в глубине под аккомпанемент флейт, барабанов и вездесущих колокольчиков движется торжественная процессия. Из-за голов Ане видны золотой паланкин, который тащат восемь носильщиков, и молодые девушки и юноши, разбрасывающие впереди и позади сиреневые лепестки.
Лаух останавливается.
— Это торговец лайковом… — говорит она. — Не надо покупать… иначе начинаешь лучше думать, радостнее, прилив духа…
Толпа волнуется, слышны выкрики и возгласы — «Джона!», «светозарная, удостой!», «фея, это фея!», «помилуй, госпожа!». Из переулка, где устроил засаду палочник, выбегают несколько человек, проскакивают между Аней и Лаух и с разгону, работая локтями, начинают проталкиваться вглубь, к паланкину.
— Но так это значит, что лайков полезен, нет?
— А… нет, нет… потом плохо. На все идут, чтобы еще раздобыть, люди иногда с ума сходят… — гномочка вертит головой по сторонам. — Даже умирают, если лайкова нет…
Ну да, точно. Наркота. «Уехал Ваня за кряжи, а там опять его ежи», — вспоминается Ане бабушкина присказка. Вот, казалось бы, и волшебство, и неземная красота, и чудес вокруг полным полно — а в подворотнях дурь толкают. Чего людям не хватает для счастья?