— Это да, — хмыкнула я и, чмокнув парня в щеку, обняла его, положив голову иллюзионисту на плечо. Фран едва заметно покраснел, и мне в голову закрались смутные сомнения, отчего-то больно ударившие по моей совести. Я, искоса глядя на парня, провела рукой по его губам, и он вздрогнул, а я уткнулась лбом в его плечо и чуть не застонала от чувства собственной никчемности и… порочности? Наверное, так, потому что, когда я встречалась с Маэстро, мы жили, как муж с женой со всеми вытекающими, а Фран, похоже, и впрямь был для меня слишком чистым… Я вдруг почувствовала себя грязной, запятнанной, ущербной… Захотелось сбежать на край света и никогда больше не смотреть этому ангелу в глаза…
Вот только Фран мою реакцию истолковал по-своему и, отстранившись, пробормотал:
— Поняла, да? Я не подпускал к себе никого, а чтобы Луссурия не язвил, говорил, что ухожу к женщинам, на деле просто уходя на прогулку. Я ведь… Без любви это глупо, так что думай, что хочешь, но я не жалею.
— Прости, — пробормотала я, сгорая со стыда, отползла от парня к изголовью кровати и, обняв колени руками, прижалась к ним лбом. — Мне так стыдно, прости меня… Я такая дура… такая дура…
Хотелось плакать, выть и биться головой о стену, но было поздно: изменить собственное прошлое я не могла. А жаль. Повисла тишина, я кусала губы и пыталась подавить слезы, подступавшие к горлу, и ощущение собственной никчемности, а затем Фран вдруг осторожно начал гладить меня по голове и, сев рядом со мной, прошептал:
— Не страшно. Я ведь понял это, когда ты рассказала о Маэстро. Я не совсем идиот, хотя иногда бывает — вот сейчас, например… Не вини себя. Ты его любила, так что я понимаю, хоть и обидно немного. Я ведь собственник жуткий. Но этот собственник сейчас ехидно усмехается, думая о том, что в того гражданина ты была просто влюблена, а меня любишь. Разве чувства не важнее? К тому же, теперь ты моя, и я никогда никому тебя не отдам, разве этого мало?
— Мне так стыдно, — пробормотала я, чувствуя просто невероятную благодарность к Франу за его понимание и доброту.
— Ну… будем прагматиками, — отозвался парень. — Я стеснительный, а ты нет, будешь катализатором и здесь. Хватит кукситься. Если ты о себе плохого мнения, это не так уж и важно, потому что я никогда не изменю своего мнения о тебе — абсолютно положительного, за исключением, правда, твоих умственных способностей в моменты, когда ты неоправданно себя винишь. Не изменю, что бы ни случилось — ни хорошую часть этого мнения, ни плохую, разве что если ты возьмешь себя в руки и перестанешь заниматься ненужным самоедством. Я тебя простил? Простил. А ты ведь не настолько Нарцисс, чтобы считать, что в данном вопросе твое мнение решающее, правда?
— Угу, — пробормотала я и, шмыгнув носом, прижалась к парню. Вот всегда он так — выворачивает всё с ног на голову и убеждает меня в том, что ему надо, при этом умудряясь спасти меня из мною же расставленных капканов… Точно Серый Кардинал! Но такой хороший…
— Ну наконец-то, — усмехнулся он. — Вот теперь мнение исключительно положительное. Кстати, ты пироги стала печь не хуже сестры. Тренировалась?
— Язва! — фыркнула я и, стукнув парня по лбу — для проформы, рассмеялась.
— Ну почему же? — глубокомысленно изрек он. — Мне приятно. Значит, ты обо мне заботишься и хочешь стать хозяйственной женой…
— Женой? — перебила я Франа, удивленно распахнув глаза, резко отстранившись и уставившись на него растерянным взглядом.
— А ты против? — вскинул бровь он. — Я вроде бы как планирую тут остаться, разве это не намекает так прозрачно на то, что отношения нам стоит узаконить?
— Ты… ты… — я аж задохнулась от возмущения и радости одновременно, а затем рассмеялась и, уронив голову ему на плечо, простонала: — Фран! Ты испортил мою мечту о том, как мне делают предложение по всем правилам! Редиска!
— Ах, какой я нехороший, — притворно-печально протянул он, и я вдруг почувствовала, что кровать качается.
Вздрогнув от неожиданности, я открыла глаза и, обернувшись, обомлела. Мы сидели в гондоле, устланной мягкими алыми подушками, и плыли по ночному каналу Венеции. В воздухе звенела приятная ненавязчивая мелодия, а по обеим сторонам канала прогуливались люди в масках и мрачных карнавальных костюмах с факелами в руках. В каждом окне старинных двухэтажных домов сияли свечи, а над каналом были развешены фонари, привязанные к натянутым между домами веревкам. Нашей гондолой с багровыми бархатными подушками никто не управлял, но она ровно и неспешно плыла точно по центру канала, на котором больше не было ни единой лодки.
— Фран… — прошептала я, восторженно глядя на это великолепие. — Как ты узнал, что я всегда мечтала побывать в Венеции на карнавале?..
— Я внимательный, — ответил парень, обнимая меня со спины. — Видел на сундуке сувениры из Венеции, стоявшие обособлено, на полках — книги об этом городе. Да и ты как-то упоминала, что любишь карнавалы, но бразильские слишком помпезные и яркие. Вот результат.
— Спасибо, — пробормотала я.
— Это еще не всё, ты на себя-то посмотри, — посоветовал парень, и я, окинув себя взглядом, буквально застыла с открытым ртом: на мне было серебристое средневековое бальное платье с юбкой-колоколом, корсетом, расшитым жемчугом, и прикрепленным к плечам со спины черным плащом. Фран же, как оказалось, был одет в черный камзол, расшитый серебряной нитью, и средневековые обтягивающие лосины, а на голове его красовалась черная шляпа с круглым верхом и узкими мягкими полями, отдаленно напоминавшая берет и, как мне помнится, называвшаяся калоттой, украшенная серебристой брошью с огромным белым страусиным пером.
— Ох ты ж ёёё… — протянула я восхищенно, а иллюзионист усмехнулся и расшифровал:
— У тебя нет слов, но ты в восхищении.
— Угу, — кивнула я, косплея филина от нехватки словарного запаса, ибо эмоций было через край, а на жаргоне всего, что хотелось сказать, не скажешь.
— Это хорошо, — улыбнулся Фран и, поймав мою правую руку, спросил: — Я слегка поторопил события, забывшись, но теперь хочу исправить ситуацию. Ты выйдешь за меня замуж?
— Конечно! — прошептала я, хотя хотелось кричать об этом на всю вселенную.
— Не волнуйся, нас не линчуют, если ты немного пошумишь, — подмигнул мне парень, и я повисла у него на шее, возопив на всю Венецию:
— Фран, я так рада!
Музыка сменилась с торжественной на романтическую, иллюзионист, беззвучно рассмеявшись, обнял меня и, вновь поймав мою правую руку, осторожно поцеловал тыльную сторону моей ладони. Я буквально растекалась булькающей от удовольствия лужицей, но когда он ненавязчиво заставил меня посмотреть на руку, поднеся ее к своему сердцу, я от счастья чуть в реку не упала, причем в прямом смысле, потому как я вскочила, и лодка опасливо покачнулась, но всё же чудом устояла, и Фран, схватив меня за талию, заставил сесть. Я не могла налюбоваться надетым на мой безымянный палец простеньким, но очень изящным золотым колечком с фианитом (ну не мог же это быть бриллиант, правда? Блин, я такой прагматик — о минералах разглагольствую…) и улыбалась, как ребенок, который попал в сказку.
— Фран, это чудо, — прошептала я.
— Всё может быть, — туманно ответил Хранитель Тумана, и я крепко его обняла.
Парень поморщился, и я ослабила хватку, затараторив извинения, но он лишь улыбнулся и покачал головой, а я осторожно поймала его лицо ладонями и, заглянув в глубокие малахитовые глаза, тихо спросила:
— Можно?
Фран не ответил — он приблизился к моим губам своими и, закрыв глаза, осторожно и несмело поцеловал меня. Я не заметила, как тоже закрыла глаза, нежно целуя иллюзиониста и наслаждаясь каждой секундой незабываемых ощущений. В этот миг я поняла, чем отличается поцелуй мужчины, который тебе нравится, от поцелуя того, кого ты на самом деле любишь, и вновь подумала, что была просто идиоткой… Ладони Франа скользили по моей спине, а губы неумело, но безумно ласково целовали мои собственные. Наконец, парень отстранился, и я, с сожалением открыв глаза, увидела, что мы вновь были в нашей комнате, а ночная Венеция исчезла.
— Прости, — смущенно пробормотал фокусник. — Не сумел удержать иллюзию.
— Это же здорово, — улыбнулась я, обнимая его. — Потому что это значит, что тебе было хорошо.