— Показали бы Вы нам душик, что ли, — протянул Фран своим любимым пофигистичным тоном. — А то руки не мешало бы помыть с дороги. Ну а раз Вы так хотите, чтобы места с Вами были связаны, можете показать душ, где свои волосы от крови отмывали.
— Ох, моя Лягушечка столь откровенна! Хочет сразу же увидеть комнату, видевшую меня обнаженным! И это при невесте! Ты мне еще сильнее начинаешь нравиться, мой некстати перекрасивший волосы в столь унылый цвет ученик! Вперед, следуй за своим великолепным учителем! — пропел Шалин и ломанулся к Дому Тысячи Свечей, а мы втроем (Алексея, косплеившего сейф для важной инфы, не забываем, ага) побрели за ним, причем я одарила Катьку печальным прощальным взглядом, а она подбадривающе мне улыбнулась.
— Учитель? — протянул Фран. — Мне одного хватило садиста с вилкой, а тут второй нарисовался. Я уж лучше неучем останусь, чем приемам насаживания земноводных на вертел учиться буду. У вас гормоны играют, а нам страдать — непорядок.
— А ты не страдай — ты наслаждайся! — блеснул логикой топавший впереди нас и размахивавший руками Шалин-младший. — Я эксперт, могу научить тебя сотням приемов того, как получать наслаждение от всяких садо-мазо штучек…
— Особенно «мазо», — перебил его Фран. — Граф же явный садист — на ком ему еще практиковаться было? Не на карлике же. Хотя вариант: не зря же он весь такой потрепанный. А тебе, «учитель», видимо, остальному, то есть «садо», приходилось по книгам учиться. Де Сада. Ну и всё та же практика — карлик.
— Ах, какие извращенные фантазии у моей Лягушечки! Я явно не ошибся в выборе ученика! — хохотнул ничуть не обидевшийся Вадим, за долгие годы жизни с Графом, видать, привыкший к такому вот «дружескому» троллингу, а я их перепалку дальше слушать не стала и обратилась к Алексею:
— Расскажете мне, почему Вадим так боится Вас потерять? Я наглая, знаю, но я этого понять просто не могу. Он же Вас до фанатизма обожает, хотя Вы с ним обращаетесь… мягко скажем, как со своим провинившимся подчиненным.
— Вы дали очень точную характеристику, — безразлично ответил Шалин-старший, не слушая верещание брата и выпады Франа. — Он и есть мой подчиненный. В мире шинигами есть правило — всегда работать парами. И в нашей паре я лидер. Потому что мы раскрываем преступления, связанные с попытками душ избегнуть суда Владыки, а в этом нужна холодная голова и трезвый расчет. Вадим для этого слишком импульсивен. Однако, поскольку меня больше учили магии защиты, в бою лидером становится он. Это единственное время, когда он может командовать мной. Провинившимся Вы тоже назвали его не зря. Его постоянные загулы очень мешают работе, а поведение не дает нормально общаться со свидетелями.
— А Вас самого его поведение не напрягает? — задала я давно мучивший меня вопрос.
— Нет, я принимаю его как должное, — апатично ответствовал Алексей. — Ко всему можно привыкнуть, и к такому поведению родного брата тоже. Я живу с ним в одном доме уже три года — два у отца и до этого год здесь. Привык.
— А он всегда такой? — призадумалась я.
— Почти, — кивнул Шалин-старший. — Он крайне редко бывает серьезен. Лишь во время тренировок, боя или когда обсуждаются серьезно задевающие его вопросы. Единственное же, что способно вогнать его в депрессию, от которой он, правда, быстро отходит — мои слова о том, что я могу оставить его.
— Он Вами одержим просто, — пробормотала я.
— Если Вы намекаете на инцест, — криво усмехнулся Алексей, — Вы ошибаетесь. Поведение Вадима — подражание Графу, а точнее, невозможность вести себя иначе. Ведь он перенимал такую модель поведения с раннего детства, практически не покидая стен Дома Тысячи Свечей. На Ватсона — это имя карлика — он равняться, естественно, не мог, и единственным примером для подражания был Граф. Потому они довольно похожи, но различия есть. К примеру, Его Светлость не интересуется модой, а мой брат — садизмом. Граф не гей, хотя ведет себя с мужчинами развязно, отсюда и поведение моего брата, фамильярного с мужчинами, но никогда не переходящего грань простых подшучиваний.
— Ну, собственно, я вас в яое и не подозревала, — фыркнула я вполне искренне. — Я лишь сказала, что он Вами реально одержим.
— Да, — кивнул Алексей. — Мы росли отдельно, и всё, что Вадим знал о своей семье — то, что у него есть брат-близнец, единственный человек, для которого он может когда-нибудь стать очень важен. Я же был куда более информирован: Владыка не скупился на рассказы о брате, передавая мне их в письменной форме вместе с пособиями по магии фуда. Я заочно полюбил брата и, когда мы встретились, поклялся разделить с ним свою жизнь напополам. В двадцать лет нам напомнили о нашем обещании, и я подумал, что разделить жизнь — не такая уж плохая идея, но мое поспешное обещание стать вместе с ним шинигами меня злило. Я не хотел вечной жизни — это слишком обременительно. Однако я не сумел отказать Вадиму: он умеет убеждать, когда ему это надо. А ему как раз это было «надо», и он убедил меня принять предложение из своего эгоистичного желания всегда быть со мной и обрести, наконец, семью. Я понимаю его, но вечную жизнь принять не могу. Она тяготит меня. Однако слов на ветер я не бросаю, потому добросовестно сдал экзамен Владыке и стал шинигами. Теперь я обязан всегда быть с братом и жить буду вечно, а подобная перспектива — не самая радужная. Против брата я ничего не имею, но перевернутая восьмерка в качестве длины жизни раздражает.
— Меня бы тоже раздражало, — пробормотала я, отлично понимая Алексея. — Но и брата Вашего понять можно. Он всю жизнь с этим неадекватом прожил, который его ни в грош ни ставил. Конечно, ему хотелось пожить с настоящей семьей, где к нему не будут относиться, как к никчемному отбросу.
— Отбросу, да? — эхом повторил Алексей, и в глазах его на секунду промелькнуло удивление, раздражение и… боль.
Мы еще долго бродили по саду, поскольку в дом Вадим нас так и не отвел, и я общалась с Шалиным-старшим, оказавшимся на удивление интересным собеседником, разве что не очень разговорчивым, и лишь о своем брате говорившем с удовольствием и подолгу, из чего я сделала вывод, что он Вадима всё же тоже любит, хоть и обижен на него. Кстати, Алексей пояснил, что если судьба маленького Франа, оставшегося в Италии, изменится, на моем Фране это никак не отразится из-за того самого пресловутого парадокса Фалаенопсиса, описанного в манге «Учитель-мафиози Реборн», и что Фран словно «раздвоился» в момент нападения демонов на мир мафиози. Я не особо поняла, но одно было точно — теперь тот Фран и этот были разными людьми, которые не были даже взаимосвязаны, и даже если базука на того иллюзиониста тоже грохнется, он не повторит судьбу моего Франческо. Ну да ладно, это всё лирика, а в прозе жизни мой иллюзионист весь день препирался с Шалиным-младшим, и, похоже, они неплохо поладили, потому как Вадим в конце прогулки заявил, что так подолгу, так весело, с такими шутками и не переходя на оскорбления, он еще ни с кем не говорил, а иллюзионист ответил: «Обращайся, „учитель-моральный-мазохист”, если тебя, бедного, достанут серые будни и учителя-садисты, а также безразличные братья и хамоватые коллеги». Вадим завил, что всенепременно воспользуется предложением, только брат у него не безразличный, а скрытный, и нас проводили к проходу. День клонился к вечеру, и на прощание Шалин-старший вдруг сказал мне:
— Вадим не отброс. Похоже, я всё-таки должен ему это показать.
— Несомненно, — кивнула я, а Шалин-младший замолчал на полуслове и, обернувшись к брату, тихо и абсолютно без пафоса спросил:
— Ты серьезно?
— Абсолютно, — кивнул Алексей. — Но я тебя еще не простил.
— Я всё сделаю, чтобы тебе вечность не претила! — затараторил Вадим, вцепившись в запястье брата. — Я не знаю, как искупить вину, но я сделаю всё, что хочешь…