— Ясно, — протянула я. — Молодец Тецуя-сан — следил, чтобы работники за полгода дом не забросили.
— Да, он полезен, — кивнул комитетчик и добавил: — У него есть ключи от дома, потому что он один из немногих, кому я относительно доверяю, так что в том, что он проверял их работу, я не сомневаюсь.
— Хорошо, что у тебя есть те, кому ты веришь, — улыбнулась я, подпирая щеки кулаками.
— Есть, — кивнул он с задумчивым видом. — Но я никому не верю на сто процентов. Никому, кроме тебя.
— Я рада, что ты мне веришь, — улыбнулась я вновь. Поймав довольный взгляд главы CEDEF, я подошла к нему, присела на корточки и, взяв его руки в свои, сказала: — Я хочу сказать тебе по-японски еще кое-что.
— Что? — напрягся он, а я тихо, но очень четко произнесла:
— Aisheteru wa, Кёя.
«Я люблю тебя». Не «ты мне нравишься», а именно «я люблю». Слова, которые японцы произносят так редко… Слова, что мой жених сказал мне лишь однажды. Последний звук признания, ведущего меня по жизни, замер в воздухе, и в глазах Кёи вспыхнули радость, надежда и нежность, и он, резко встав, подхватил меня на руки и прошептал:
— Aisheteru wa, Катя.
Душа у меня ушла в пятки, а губы Кёи осторожно коснулись моих. Я нежно ответила на поцелуй, зарываясь пальцами в мягкие, шелковистые волосы, и закрыла глаза, наслаждаясь минутами несказанного счастья и покоя. Когда комитетчик отстранился и поставил меня на пол, я чмокнула его в щеку и подошла к оставленной на циновке сумке. Выудив на свет Божий Машины подарки и положив их на низенький чайный столик, я также достала и определила туда прихваченные мной фигурки героев аниме «Учитель-мафиози Реборн».
— Это еще что? — раздраженно спросил Кёя, с возмущением разглядывая собственную мини-версию.
— Прости, не удержалась, — пробормотала я. — Не волнуйся, фигурку Мукуро я могу отдать ему или поставить в комнату, где ты редко бываешь, или в шкаф убрать…
— Да не важно, — отмахнулся он. — Но я не Нарцисс, чтобы в моей комнате мое же изображение было!
— Но ты ведь не был против, когда я спросила, можно ли мне поставить нашу с тобой фотографию в рамке в нашей же комнате, — растерянно пробормотала я, припоминая наш давнишний разговор.
— То — наша фотография, а это — моя фигурка! — возмутился он.
— А тут не только ты — тут еще и Хибёрд, — улыбнулась я. — Но я ведь могу ее в шкаф спрятать, если хочешь. А выкинуть — прости — я ее не выкину. Рука не поднимется. Потому что это всё же ваше с Хибёрдом изображение.
— Ладно, оставь, — поморщился он. — Но убери в шкаф. Не хочу на нее натыкаться. Мания величия у меня еще не началась, чтобы собственные портреты или фигурки по дому расставлять.
— Ладно, — покладисто согласилась я. — Я их всех в шкаф уберу.
— Да уж, будь добра, — поморщился он, скрещивая руки на груди. — Мне их в жизни хватает.
— А мне не хватает, — ответила я. Стало немного грустно: всё это время я безумно волновалась за Такеши, но надеялась, что с ним всё хорошо, ведь Владыка Эмма не стал бы лгать… И всё же я продолжала переживать. — Покажешь мне Намимори? Я к Такеши-сану хочу зайти — проведать. Он мне как брат, и я волнуюсь, как он, что с рукой…
— Проведай, ты же не успокоишься, — фыркнул комитетчик и накрыл фигурки Машкиными вязаными салфетками. — Но сначала экскурсия и поход по магазинам. Надо купить тебе одежду, а одну тебя отправлять я не собираюсь. И еще я хочу купить тебе кимоно.
— Настоящее? — восхищенно протянула я.
— А есть варианты? — скептически выгнул бровь Кёя, и я, радостно разулыбавшись, оттащила его от столика (а точнее, от припрятанных под салфетками фигурок) и спросила:
— В первый день Нового Года принято посещать Храм. Сходим, когда Торра найдем?
— Торнадо наверняка в саду. А в Храм пойдем, как только купим кимоно, — усмехнулся он и обнял меня. — Потому что туда принято ходить именно в нем.
— И ты наденешь? — озадачилась я.
— Естественно. Но по магазинам я в таком виде не пойду. План такой: магазин, потом домой — переодеться, потом в Храм, потом опять домой и затем прогулка по Намимори.
— А почему сначала в Храм, а потом прогулка? — озадачилась я.
— Потому что в Храм лучше ходить с утра — табличек с предсказаниями больше, — заявил хитрый разведчик, и я рассмеялась, а затем спросила:
— Мы же с тобой теперь на все праздники ходить будем? На фестивали и на ярмарки тоже, правда?
— Правда, правда, откуда только в тебе любовь к подобным мероприятиям взялась? — усмехнулся комитетчик, прекрасно зная ответ. Просто я не боялась толпу, если он был рядом, и не хотела упустить ни одного из тех счастливых мгновений, которые были у нас впереди. А разве это не счастье — наблюдать за тем, как люди веселятся на фестивалях, и смотреть на фейерверки вместе с самым дорогим и любимым человеком на свете?.. И вдруг Кёя заявил нечто, ввергнувшее меня в транс:
— Хочу увидеть тебя в юката. Это летнее кимоно.
— Я знаю, что это, но… ты же никогда не обращал внимания на мой внешний вид, — пробормотала я, ушам своим не веря.
— Ошибаешься, — поморщился он. — Просто не люблю делать комплименты.
— И не надо, — улыбнулась я и обняла этого Штирлица. Я была рада тому, что он всё же видит во мне не только подругу, спутницу жизни и свою вторую половинку, которую воспринимает как данность, но и женщину, во внешнем виде которой его всё устраивает. Глупо, наверное, но его слова я восприняла именно как самый настоящий комплимент, и он это отлично понял, потому как прошептал мне в самое ухо:
— Но фестиваля я буду ждать. Из-за прогулки под фейерверками и юкаты.
Я улыбнулась и, почувствовав, что начинаю краснеть, нежно поцеловала самого дорого мне человека на этом свете. Он крепко обнял меня и прижал к себе, отвечая на поцелуй порывисто и одновременно с тем безумно нежно, рождая во мне бурю чувств и эмоций, заставляя забывать обо всем и трепетать в его руках… Мои губы подчинялись его губам, два горячих дыхания сливались в одно, а ладони пытались вобрать в себя всё тепло, что дарили объятия. Секунды? Минуты? Нет. Застывшая вечность счастья…
Наконец, с трудом отстранившись от меня, Кёя хрипло пробормотал:
— Нет. Свадьба.
— Угу, — кивнула я, радуясь тому, что он понимает мои принципы и сам руководствуется ими же, а он вдруг прижал меня к себе и тихо сказал:
— Мой отец о таких вещах не слишком заботился, но в ином традиции чтил до ужаса. Я чту все традиции. Жена не должна быть с мужчиной до свадьбы, как и муж с женщиной.
Я опешила и растерянно замерла, но посмотреть ему в глаза у меня не получилось: он крепко обнимал меня, прижимаясь щекой к моей щеке, и я почувствовала, что мое лицо залила краска, причем, думаю, с ним было примерно то же самое, потому он и не давал мне пошевелиться. Я вспомнила наш первый поцелуй и поняла, что он был робким и неумелым не только с моей стороны, но и со стороны моего жениха, и это сделало меня безмерно счастливой. Я зарылась пальцами в волосы комитетчика и пробормотала:
— Кёя, я так счастлива…
— Я тоже, — прошептал он и, поцеловав меня в щеку, потащил к двери. Щеки его покрывал легкий румянец, и я подумала, что для счастья, казалось бы, нужно очень много, но порой хватает всего нескольких слов…
Когда мы, облаченные в праздничные кимоно, стояли у Храма, эта мысль вернулась ко мне, и, хлопая в ладоши, я загадала лишь одно. «Счастья всем, кто мне дорог». Может, я и эгоистка, но о других людях я в тот момент не думала. Я лишь надеялась, что те, кто навечно поселился в моем сердце, обретут свое счастье, как я обрела свое. Ведь я поняла: счастье и впрямь у каждого свое, но лично для меня воплощение счастья — это любящая семья и осознание того, что все мои друзья живут в мире и радости.
— Что ты загадала?
— Не скажу, а то не сбудется.
— Я загадал то же самое, только меньшему количеству людей. Но я промолчу, чтобы сбылось.
А ведь режиссер фильма «Доживем до понедельника» был прав. Счастье — это когда тебя понимают. Только для этого надо, чтобы рядом был тот, кто принимает тебя таким, какой ты есть. Потому для меня счастье — это когда ты больше не один… А я ведь никогда больше не останусь одна, я верю в это, Кёя.
— Aisheteru wa…
«Люблю»…