— Вот, посмотрите в левый верхний угол экрана, Игорь Алексеевич, — сказал я. — За спайкой не было видно, поэтому вы повредили одну из веток верхней брыжеечной артерии. Коагулируйте!
— Уверены? Мы можем это сделать? — засомневался он.
— Можем, она небольшая. Всего лишь ветвь, не беспокойтесь, — я постарался придать ему правильный настрой.
Щербаков собрался с силами и коагулировал сосуд с помощью специального прибора, иными словами, попросту закупорил его. Осталось только убрать последствия кровотечения и перейти к завершающему этапу операции.
Игорь Алексеевич поместил между органами противоспаечный барьеры — материал, который обязательно нужно оставить в организме после операции. Иначе вся работа пойдёт насмарку. Доставать эти барьеры не придётся, так как они уже через неделю рассосутся самостоятельно, не оставив от себя и следа.
Щербаков наложил последний шов. Операция была завершена.
— Поздравляю вас, Игорь Алексеевич, — улыбнулся я. — Вы хорошо поработали.
— Это вам спасибо, доктор Кацураги, — сказал он. — Без вашей помощи я бы не справился. Не думал, что мне доверят такую сложную операцию. Не представляете, как я рад, что всё прошло успешно.
Щербаков переключился на другой компьютер за пределами операционной. Он задал ещё несколько вопросов, я указал на основные ошибки, после чего мы собрались прервать соединение.
— Стойте, доктор Кацураги! — позвал меня он. — Ещё один вопрос есть… Он немного личного характера. Мне просто интересно, вы выглядите очень молодо, но, судя по вашим наставлениям, я имею дело с очень опытным хирургом. Какой у вас стаж?
Ох и додумался же он задать этот вопрос. Врать в любом случае нет смысла, наши русские коллеги могут это проверить. Скажу, как есть.
— Полгода, Игорь Алексеевич, — сообщил я.
У Щербакова отвисла челюсть. И это я ещё не стал уточнять, что полгода — это терапевтический стаж. А хирургом я работаю в Японии и того меньше.
Ошарашенный этой новостью Щербаков попрощался и прервал соединение. Я поднялся на четвёртый этаж — в конференц-зал, где меня ждали Ватанабэ Кайто, Рэйсэй Масаши и Уёхара Ёсико. Соответственно, за операцией следили два заведующих и один хирург. Эитиро Кагами не смог присутствовать, поскольку тоже взял отгул, чтобы позаботиться о жене.
— Блестящая работа, Кацураги-сан! — воскликнул Рэйсэй Масаши. — В какой-то момент я даже начал понимать русский язык. Всё-таки, как ни крути, а врачи друг друга даже на языке жестов понять могут.
— Я, правда, несколько раз заснула, — призналась Уёхара Ёсико. — Уж больно долгую и скучную операцию подобрали наши коллеги. Думала, это и не закончится. Не знаю, как вам хватило терпения отсидеть эту консультацию до конца, Кацураги-сан.
— А что там случилось? — вмешался в разговор Ватанабэ Кайто. — Я заметил, что в какой-то момент началось кровотечение.
— Щербаков тут ни при чём, — ответил я. — Если вдруг вы клоните к этому. За спайкой сложно было заметить сосуд. Кровотечение лёгкое, практически незначимое для организма. Наш коллега очень хорошо справился. Для новичка просто невероятный результат.
— Сказал человек, который работает хирургом всего пару месяцев, — прошептал Рэйсэй Масаши. — Не подумайте, что я пытаюсь вас обидеть, Кацураги-сан. Просто у вас талант.
— Благодарю, — поклонился я.
— Кацураги-сан, до понедельника чтобы ноги вашей здесь не было! — заявил Ватанабэ Кайто. — Эитиро-сан приказал мне, чтобы я не допускал вас к работе до последнего. Отдыхайте. У нас впереди ещё много дел.
— И загляните ко мне в понедельник, — добавила Уёхара. — Обсудим вопрос вашего отпуска. Мы нашли для вас свободное окно.
Я вернулся домой и, лишь оказавшись в квартире, осознал, что операция длилась более шести часов. А время пролетело так незаметно…
Что нельзя было сказать о последующих выходных. Трое суток я занимался своим здоровьем. Хорошо питался, восстанавливал себя и медитировал. Уже через два дня я чувствовал себя полностью отдохнувшим.
По вечерам виделся с коллегами и Ризе, прогуливался по Токио, но неожиданно для себя осознал, что без работы этот процесс не приносит мне должного удовольствия.
И дело вовсе не в трудоголизме. Я просто привык быть врачом, сделал это своим призванием. Если мне даже трое суток так сложно продержаться, боюсь представить, как пройдёт мой отпуск. Нужно обдумать этот вопрос, дать себе установку на отдых.
В воскресенье вечером, когда без медицины у меня началась настоящая ломка, я мысленно вернулся к теме дофамина и других гормонов удовольствия.
Раньше я этого не замечал, но теперь мне стало чётко ясно, что вся моя магическая система и обмен нейромедиаторов, отвечающих за удовольствие, хорошо функционируют только тогда, когда я регулярно лечу людей.