Уж он-то, Геннадий, работающий в области телевидения и электронной техники, может чем угодно поручиться, что все божественное — полнейшая ерунда и что, с точки зрения физики, для бога просто не остается в природе места. Во всяком случае, это такая чепуха, на которую и десяти минут жаль, а не то что целого воскресного утра, которое так хорошо можно было провести вместе и которое теперь безвозвратно потеряно у него на шатание по улицам, а у нее — на какие-то дурацкие процедуры в церкви.
«В музей сходить и то лучше было бы», — подумал Геннадий, который терпеть не мог музеев. Но он подозревал, что Вадим, наверное, таскает Асю по музеям: с него станется. Правда, у Вадима еще первая категория по шахматам, но ведь не шахматами же он в конце концов Асю заинтересовал. «А впрочем, чего гадать? Вечером увидимся, там и поговорим», — решил Геннадий.
Он не любил ломать себе голову над непонятным за исключением того, что могло быть выражено в виде радиосхемы. Занимаясь сложными схемами, он забывал про все. Только про Асю не забывал. Чем решительней она отвечала ему по телефону, что занята, чем небрежнее говорила с ним, тем больше он о ней думал. Геннадий злился на себя, но ничего не мог с собой поделать.
Вот и сейчас удивился, что она вышла из церкви, хотел подшутить над ней — не решился, подумал, что надо поговорить серьезно, — отложил серьезный разговор на вечер, а мысли сами вернулись к тому дню, когда он увидел Асю в первый раз.
...Геннадий устанавливал на лестничной площадке третьего этажа распределительный щиток для телевизионной антенны. Работа была легкая, бездумная. Руки сами присоединяли клеммы, а губы насвистывали песенку, которую он накануне удачно записал на магнитофон, когда передавали концерт эстрадного оркестра из Будапешта.
Вдруг Геннадий услышал быстрый перестук каблуков. Он обернулся. С четвертого этажа сбегала по ступенькам легконогая девчонка. Геннадий стоял на стремянке, и, когда он повернулся, на короткий миг их лица оказались на одном уровне, одно против другого. Мелькнули веселые глаза, вспыхнули в солнечном свете рыжие волосы. Девушка пробежала мимо, не задержавшись, не оглянувшись, но ее каблучки застучали по ступеням нижних этажей в ритме песни, которую он насвистывал.
С тех пор прошел год. Они уже давно познакомились, а Геннадий все еще, когда думает об Асе, вспоминает, как сбежала она тогда по лестнице...
Вот и сегодня Ася бежала так же, как тогда, когда он ее увидел в первый раз. Только бежала она из церковных ворот. «Нет, все это очень сложно», — с огорчением подумал Геннадий.
— Не может патруль туда войти, — снова повторил Вадим, — не может. Не полагается.
Ася разыскала его в красном уголке жилищной конторы, где помещался штаб комсомольских патрулей.
— Значит, пусть мальчик так там и останется, да? А вы нацепите красные повязки и пойдете на улицу делать замечания тем, кто бросает окурки мимо урны и переходит мостовую не там, где нужно? — вспыхнула Ася. — И будете думать, что учитесь жить по-коммунистически? А мальчик будет покуда сидеть на каменном полу и просить милостыню? Это, по-твоему, полагается?
— С мальчиком действительно нужно что-то сделать, — как всегда рассудительно, сказал Вадим. — Только в церковь мы за ним не пойдем. Давай походим около метро — все равно мне там дежурить — и подождем. Может, он тем временем сам появится.
Они вышли на улицу. Вадим взял Асю под руку, посмотрел на нее и добродушно рассмеялся:
— Ну что, Кипяток, остыла?
Ася кивнула головой. Ася-Кипяток было ее школьное прозвище. Ей было приятно, что Вадим называет ее так.
— А тебя чего в церковь понесло? — спросил Вадим. Ася не ответила. Но он, не дожидаясь ответа, сказал сам: — Из любознательности. Понимаю. Мало мы об этом знаем. Совсем не интересуемся, а потом ушами хлопаем: как так, где? В Москве? Когда? На пороге шестидесятых годов двадцатого века очередь выстраивается за святой водой. Очередь длиной в три квартала. Такая, знаешь, обыкновенная очередь: «Кто последний? Я за вами...» И бидончики в руках тоже самые обыкновенные — молоко в них обычно носят. Старые и молодые, взрослые и дети. Хуже всего, когда дети! Стоят и ждут обыкновенной воды из московского водопровода, над которой что-то попели, пошептали. Скажешь: старые, темные. Во-первых, не одни только старые... Мало там разве молодежи? У нас в университете парень с юридического факультета вдруг оказался стихарником, попросту сказать, служкой в церкви. И где? У старообрядцев. Это как? Уж он-то не темный. Двадцать лет парню.
— Двадцать лет? — переспросила Ася и подумала: «Вот и Павлу столько же».
— Но все-таки ты сама чего поутру отправилась в церковь? — сказал Вадим и внимательно посмотрел на Асю.
Ася помолчала, подбирая слова. Второй день подряд приходится говорить о трудном.
— Слушай, Вадим! Как ты... Ну, вообще как ты относишься к религии?
Вадим остановился.
— Ого! — сказал он. — Откуда такой вопрос? Что с тобой случилось, Асюта?
— Почему, если я об этом спрашиваю, значит со мной что-то должно было случиться? Тебя могут интересовать разные вопросы. Меня они тоже интересуют. Особенно с некоторых пор...
Да, сегодняшний день — день больших неожиданностей для Геннадия. Чистил ботинки на углу — увидел, как Ася из церкви выходит. Пошатался немного по улицам, повернул к дому и снова встретил Асю — ну, конечно, с Вадимом. Они прохаживались по тротуару напротив церковной ограды. Вадим что-то горячо говорил, Ася внимательно слушала. Для всего у нее было время с утра, только не для него, не для Геннадия. Но на этот раз он не станет делать вид, что не заметил ее.
Геннадий решительно пошел им навстречу.
— Привет историку! — сказал он и слегка дотронулся до полей шляпы жестом, который подсмотрел в картине «Разбитые мечты».
— Здравствуй, — сказала Ася.
Вадим ответил дружелюбно:
— Здравствуйте. Геннадий, кажется?
Но Геннадий был настроен задиристо.
— Вам правильно кажется, — сказал он. — Как поживают полусредние века? Впрочем, века — средние, а полусредний — это мой вес. Между прочим, в боксе.
Вадим улыбнулся:
— Да? А я, признаться, подумал, у вас вес петуха.
Геннадий возразил серьезно:
— Сразу видно, что историки не интересуются спортом. Вес петуха — устаревшее обозначение.
— Не сказал бы! — тут же ответил Вадим и внимательно поглядел на Генку.
Ася рассмеялась:
— Ноль — один, — сказала она.
— Гуляете? — спросил Геннадий и «побагровел: вопрос был идиотским. И, кажется, не он один это заметил.
— Разговариваем, — ответила Ася.
Все трое постояли молча, не зная, что говорить дальше.
— Ты извини. Мы пойдем, — сказала Ася. — Нам посоветоваться нужно.
— Не смею задерживать, — сказал Геннадий и приосанился: обрадовался, что такие язвительные слова нашел.
Он снова небрежно приложил руку к шляпе (законченность жеста требовала, чтобы пальцы как бы оттолкнулись от полей, едва прикоснувшись к ним) и не просто ушел, а удалился. Но Геннадий удалился не очень далеко. Он опять догнал Асю и Вадима.
— Виноват, — сказал он, — еще раз помешаю. Нарушу ваш тет-а-тет. Ненадолго. Я только хотел узнать: ты не забыла? Мы условились на вечер.
Геннадий значительно «посмотрел на Вадима.
— Нет, что ты, я не забыла! — весело ответила Ася. — В восемь у книжного, — сказала она. А потом, блеснув на него озорными глазами, добавила: — Как всегда.
— Порядок! — сказал Геннадий. — Буду без опозданий.
И ушел, очень довольный собою, не оглядываясь на Вадима, чтобы не подчеркивать своей победы.
«Как всегда», — сказала Ася. Все сразу стало на свое место. Понятно, что им теперь нужно поговорить. Объяснение перед решительным разрывом! И он, Геннадий, тому причиной. Ему даже стало жаль Вадима, но он решил не поддаваться порыву великодушия.
Как удивился бы он, если бы знал, о чем разговаривают Ася и Вадим и почему они все время ходят по одному и тому же отрезку тротуара, от одного угла церковной ограды до другого!