— Слушай, я — болван. Почему мы должны ждать? Сегодня воскресенье, сегодня надо обновить машину. Заметано?
— Да ведь ты сам говорил... — начал приятель, который был тугодумом.
— Мало ли чего я буду говорить, а ты все будешь слушать? Где ключ от сарая?
— Я с ребятами к девяти в бассейн собирался, там сегодня вечером водное поло.
— А тебе зачем ехать? Я был не прав — значит, я один и исправлю ошибку. Так и быть, потрачу сегодняшний вечер, посмотрю, что и как с машиной...
Приятель еще и опомниться не успел, Геннадий уже выводил мотороллер из сарая.
Конечно, следовало бы подкатить к углу, когда Ася будет там стоять, крикнуть ей на ходу, не глуша мотора: «Прошу!» — на секунду остановиться, чтобы она могла сесть, и умчать ее по шоссе, по которому, как сказано в техническом паспорте, при хорошем состоянии покрытия мотороллер может развивать скорость до семидесяти километров в час. Пусть почувствует, что нет в наше время других богов, кроме техники, а этого бога он, Геннадий, держит за рога!
И все-таки он подъехал к книжному магазину заранее. Носовым платком стер брызги грязи, приставшие к кремовому боку мотороллера, цветок, купленный на углу, воткнул под ручку тормоза и стал ждать, ждать, как еще никогда и никого не ждал в жизни.
— Я не опоздала? — спросила Ася, хотя ей было твердо известно, что она пришла, как и собиралась, на десять минут позже назначенного. На ней был все тот же шарфик и все тот же ярко-синий беретик, но вместо пальто спортивная непромокаемая курточка, про которую Марина, пожав плечами, сказала, что вместе с этой прической она делает Асю совершеннейшим мальчишкой, но что, может быть, так и надо. В этом тоже есть свой стиль!
— Ничуть ты не опоздала, — ответил Геннадий, хотя только что с отчаянием смотрел на часы. — Прошу! — сказал он и показал на мотороллер небрежным жестом.
— Что это? — удивленно спросила Ася.
— «Вятка», — ответил Геннадий. — Мотороллер, отличная машина для езды в городских условиях. Работает на бензине с добавлением небольшого количества автола. Развивает скорость до восьмидесяти километров в час. — Десяток километров он прибавил для важности. — Расходует три литра на сто километров пути, берет запас на четыреста километров. Так что я могу тебя хоть в другой город отвезти.
— Это твой? — спросила Ася.
— Наш, — загадочно ответил Геннадий и повторил: — Прошу! Садись. То есть сперва сяду я, а потом сзади сядешь ты. И можешь за меня держаться, — разрешил он, усаживаясь на переднюю часть седла, а потом добавил, почувствовав, что Ася медлит: — Или за петлю держись, там есть такая под руками.
И вот они едут по широкому проспекту.
Сначала Ася держалась за петлю, но когда Геннадий прибавил ход и встречный ветер ударил им в лица, она обхватила Геннадия за плечи, и он тут же забыл про инструкцию, которая предписывала первую тысячу километров ездить потихоньку — обкатывать машину.
Пока Ася с ним, он будет выжимать из мотороллера все, что можно, только бы чувствовать ее дыхание на своем затылке, ее руки у себя на плечах.
Впереди вспыхнул красный свет. Пришлось остановиться. Геннадий оглянулся на Асю. Рыжие волосы растрепались, щеки горели, а в глазах сверкало отражение красных огоньков светофора, словно бы предупреждая Геннадия: стоп, дальше нельзя.
— Хорошо? — спросил он. — Тебе нравится так ехать?
— Замечательно! — сказала Ася. — Лучше всякой машины!
«Сейчас я ее поцелую», — подумал Геннадий. Светофор переключили. В Асиных глазах вспыхнули зеленые огоньки, но тут же с обоих боков нетерпеливые машины стали обходить мотороллер Геннадия. Этого он вынести не мог, с места взял скорость, пытаясь не дать «Волге» обогнать себя. С «Волгой» он состязался недолго, но Асины руки у себя на плечах почувствовал снова.
И покуда в зеркальце убегал и убегал назад сырой асфальт с размытыми бликами от фонарей, покуда справа и слева маленькую кремовую «Вятку» обходили большие сверкающие машины, а позади него, обхватив руками его плечи, сидела рыжая девчонка, которую утром неизвестно за каким чертом понесло в церковь, Геннадий почувствовал: то, что с ним происходит, — это, кажется, и есть счастье.
...В центре был такой плотный поток троллейбусов, автобусов, машин, таким пронзительным разбойничьим посвистом предупреждали о себе голоногие велосипедисты, возвращающиеся с первых загородных тренировок, такая густая толпа ожидала на тротуарах перехода, милиционеры так энергично подгоняли водителей взмахами черно-белых жезлов, что у Геннадия даже ладони вспотели от напряжения. Все-таки проехать на мотороллере в девятом часу воскресного вечера по Москве было потруднее, чем сдать устный зачет на знание правил уличного движения.
Но сегодня с ним ничего не могло случиться! С этим чувством Геннадий, чудом разобравшись в великой путанице разрешительных и запретительных огней и стрелок, лихо развернулся по площади, чтобы ехать вверх по улице Горького. С этим же чувством — сегодня не может случиться ничего плохого! — он спокойно остановил мотороллер перед кафе, хотя вспомнил, что не взял с собой хитроумного замка, которым они с приятелем договорились запирать руль кремовой «Вятки».
— Прошу! — сказал Геннадий и распахнул перед Асей дверь, пропуская ее вперед и слегка склонив голову. Ему самому понравилось, как это у него получилось. — Пойдем наверх, Рыжик,— предложил он и первым зашагал на балкон кафе по широкой деревянной лестнице, покрытой мягким ковром. На середине лестницы он остановился и объяснил: — Ты не обижайся, что я впереди иду. В зал ресторана и кафе мужчина всегда входит первым. А когда по лестнице идут вверх, тоже опережают свою даму...
— Это еще почему? — с интересом спросила Ася.
— Такое уж правило, — объяснил Геннадий.
— А ты откуда все это знаешь?
— Я еще много чего знаю, — сказал Геннадий, — но если хочешь, иди ты первая. Поскольку нет правил без исключения.
Но Ася не захотела быть исключением, и он сам выбрал место и прошел к нему, ведя ее за собой и уверенно, как углы на улице, огибая чужие стулья. Он посадил Асю к облюбованному им столику за колонной, поставил себе стул напротив, а потом, посидев так минуту, переставил его, чтобы сидеть с ней рядом.
Как ему все удавалось сегодня! Ася даже согласилась выпить вина. Генка потребовал было целую бутылку «Российского полусладкого», полагая, что оно понравится Асе, но потом вспомнил, на чем приехал. Он сказал виновато:
— А мне, знаешь, вина совсем нельзя сегодня. Я за рулем.
— Вот и хорошо, — ответила Ася. — Зачем вино? Нам и так весело. Или нет?
Ее голос прозвучал так, будто она не утверждала, а спрашивала, и спрашивала не его, а себя. Но Геннадий этого не заметил. «Нам весело», — сказала она. «Нам», — сказала она.
— Почему ты сегодня такая? — спросил Геннадий.
— Какая?
— Ну, не такая, как всегда.
Ася покачала головой.
— Не знаю. По-моему, я обыкновенная.
— Нет, ты необыкновенная, — упрямо сказал Геннадий. — И это я не только про сегодня, а про всегда. Ты должна знать, какая ты необыкновенная.
— Рыжая, — сказала Ася.
Геннадий возмутился:
— Ты — рыжая? Ты самая...
Он остановился: все уже было сказано.
Ася ничего не ответила и, отвернувшись от него, стала смотреть через перила балкона в нижнюю часть зала. Ее волосы, рыжие, нет, не рыжие, как ему всегда казалось, а какие-то темно-золотые или, скорее, светло-бронзовые (точно такой цвет был у самых тоненьких жилок сопротивления, с которыми всегда было много возни при монтаже) — неважно, как называется этот цвет, важно, что такой цвет мог быть только у Асиных волос, — эти ее волосы и щека с нежным румянцем были совсем рядом с ним. Гораздо ближе, чем только что на мотороллере, когда она сидела сзади.