— Нет, постой, — попросила Ася, — не уходи.
Генка, подчеркивая свой нейтралитет, подошел к щиту со вчерашней газетой.
Ася тронула Павла за плечо. Он вздрогнул.
— Ася? Ты здесь? Почему?
— А ты почему? Я собиралась ехать к тебе. Что случилось? Ты ушел из семинарии?
Павел покачал головой:
— Нет. Пока не ушел.
— Тебя исключили?
— Нет, не исключили. Просто я вчера попросил разрешения поехать в город и паспорт свой попросил, он у них лежит в канцелярии. Сказал, что хочу в Москве записаться в библиотеку. Мне ответили: все, что вам нужно, есть в нашей библиотеке. Тогда я сказал, что мне все равно надо в город, у меня есть дела, знакомые есть. Мне ответили, что мои знакомые на меня, по всей видимости, дурно влияют и что я должен выбирать себе других знакомых. Тогда я сказал, что с разрешением или без разрешения, с паспортом или без паспорта, но сегодня я все равно уеду. Ты мне не ответила, и я больше не мог ждать. «И будете ночевать на вокзале?» — это с насмешкой такой мне сказали. А я ответил: «Да, на вокзале!» Вот и ночевал на вокзале, и, знаешь, ничего, неплохо. Утром собирался тебе звонить. А теперь и ты тут оказалась.
— Предопределение? — засмеялась Ася.
— Обыкновенная счастливая случайность, — ответил ей Павел.
Ася подозвала Геннадия, который церемонно представился:
— Геннадий Никонов!
Но когда она заставила Павла рассказать, как он хотел уехать и как его не пускали, Генка оживился.
— По-моему, — сказал он, — вы поезжайте к себе обратно, поскольку вещи у вас еще там остались, а я сегодня отпрошусь с работы пораньше и приеду за вами. Конечно, багажника у меня нет, но небольшой чемоданчик к мотороллеру присобачить можно. Представляете эффект: идут все эти ваши попы — извините, конечно, если я их не так назвал, — а тут я въезжаю в ворота, разворачиваюсь, хватаю вас с чемоданчиком и... пишите письма, шлите телеграммы!..
Ася перебила:
— Ну, это ты, Генка, кино насмотрелся. И, наверное, на детских сеансах. Что он, невеста, чтобы его похищать? Тут вопрос серьезный.
— Невеста действительно не он, — не удержался Генка. — Но главное, вы-то сами решили или не решили?
— Не знаю... — ответил Павел.
— Понимаю, — сказал Генка, — пока вы разочаровались в семинарии и начали сомневаться в самых несообразных религиозных догматах. Это немало, но это еще не все. Для последовательного атеизма больше требуется.
Павел с изумлением посмотрел на Генку. Он никак не ждал, что в зале московского вокзала, где он провел ночь, в пять часов утра ему придется встретить Асю с каким-то парнем, который изъявит немедленную готовность умыкнуть его на мотороллере прямо с семинарского двора и скажет такое про его сомнения в догматах и про непоследовательный атеизм.
— Ну, что мы тут стоим? У этого вопроса есть две стороны. Поговорим на улице, — предложил Геннадий. — Пошли.
— Так ты правда собиралась ко мне ехать? — спросил Павел, когда они оказались на площади.
— Совсем нет. Мы просто приехали выпить на вокзале свой утренний кофе! — ответил за Асю Генка. — Да! К вам она собиралась ехать! К вам! Неужели непонятно?
— Как же так? — растерянно сказал Павел. — Я думал, ты мне даже на письмо отвечать не хочешь, а ты...
— По-моему, я могу идти, — перебил Геннадий.
— Можешь, Гена, можешь, — не слушая его, радостно сказала Ася, — я сейчас все сама объясню Павлу.
— Надеюсь, что для этого я не нужен, — многозначительно произнес Геннадий.
Но Ася и Павел не оценили его тона.
«Вот как обстоит дело с чувствами, — яростно нажимая на стартер кремовой «Вятки», подумал Геннадий. — На меня она никогда так не смотрела».
Геннадий уехал. Павел и Ася остались на площади. Мимо них проходили люди с чемоданами, носильщики катили свои железные тележки, продавщицы мороженого, торопясь на электрички, толкали их твердыми боками своих ящиков: они всем мешали. Но им нужно было вот тут, сейчас, немедленно, никуда не уходя, в шесть часов утра между выходом из вокзала и входом в метро, все объяснить друг другу. Павел хотел рассказать о том, как он ждал письма, Ася — о том, почему она его не написала. И, словно чувствуя, как им необходимо все выяснить, толпа обтекала место, на котором они стояли, как река обтекает островок.
— Ну что мы все про письмо и про письмо? — весело сказала Ася. — Теперь можем обо всем поговорить. Хорошо, что встретились. Ехала и думала: как я его там опять найду? А ты сам оттуда уехал. Что будем делать?
Павел ответил не сразу. Ася ни о чем его не спрашивает, ничего не требует. Вовсе не обязательно все решать сразу. У него впереди несколько часов, у нее тоже. Можно походить по городу. Это ничего, что так рано, это даже хорошо, что так рано: можно условиться, когда они встретятся снова; еще будет время поговорить о трудном и серьезном.
— Я спросила: что мы будем делать? — повторила Ася. — Ты о чем думаешь?
— Я должен вернуться, — Павел вздыхает и трудно договаривает, — туда.
— Куда? — спрашивает Ася.
На внезапно побледневшем лице ее глаза, всегда зеленые, кажутся почти черными от гнева.
— Зачем же, зачем ты приехал? — говорит она. — А я-то думала... — Она не договаривает: ей трудно говорить. — Ну, чего ты улыбаешься? — с отчаянием спрашивает она.
— Я рад, — говорит Павел, — что ты так... — И он тоже не договаривает. — Только ты не поняла. Сейчас я тебе объясню...
УЧЕБНАЯ ПРОПОВЕДЬ
— Волнуешься? — добродушно и благожелательно спросил Добровольский и скользнул по Павлу своими светлыми внимательными глазками. В классе еще никого, кроме них, не было.
— Очень, — ответил Павел. — Как ты думаешь, народу соберется много?
— Честолюбие заговорило? Много, немного, но, как говорят в миру, кворум набежит. Ужасная духотища! — пожаловался Добровольский, а потом небрежно спросил: — Конспектик свой не покажешь?
Павел, сгибая и разгибая свою клеенчатую тетрадь, отрицательно покачал головой:
— Стоит ли? Конспект беглый, почерк скверный. Сейчас услышишь...
— Нет у тебя все-таки ко мне доверия, — огорчился Добровольский, — а ведь твой поход в город, да еще с ночевкой, не кто-нибудь — я замял. Большой шум затевался.
Павел выдвинул ящик стола и положил в него свою тетрадь, потом достал ее снова, нервно перелистал и снова бросил в ящик.
Приоткрылась дверь, и дежурный сказал:
— Милованов! Отец Феодор зовет.
— Чего это ты ему понадобился? — встревожился Добровольский и тут же сказал успокоительно: — Услышишь сейчас напутственное слово, наверное.
Павел заторопился к выходу. Когда он вернулся в класс, за столами уже сидели одноклассники и несколько приглашенных из других классов. Преподавателей еще не было. Добровольский не заметил, как вошел Павел. Выдвинув ящик стола, он перелистывал его клеенчатую тетрадь.
— Ты что делаешь? — шепотом спросил Павел: гнев сдавил ему горло.
Добровольский поднял голову и улыбнулся, придерживая тетрадь:
— Чего ты? Все тайное становится явным...
— Отдай тетрадь, — негромко, так, чтобы не привлекать внимания остальных, сказал Павел и рванулся к тетради.
Добровольский оттолкнул его руку:
— Интересную проповедь пишешь, как я погляжу, очень интересную!
Павел потянул тетрадь к себе.
— Шпионишь, гадина! — все еще не очень громко сказал он.
Добровольский ответил так, чтобы его услышали все:
— Благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Ударившему тебя по правой щеке подставь левую. — Он встал, поднял тетрадь высоко над головой, так, чтобы Павел не мог ее выхватить, и закончил елейно: — И от взявшего твое не требуй назад.
— Не балагань! — резко сказал Павел. — Отдай тетрадь.
Но тут на Павла неожиданно накинулся Мишенька Доронин.
— Он тебе божье слово, а ты ему — не балагань?! — истерически крикнул он.