— Иногда надо — как отец иногда дает подзатыльник не в меру расшалившемуся ребенку, что бы тот меру знал, — немного рассеялась Тьма.
Священник сдержал слово — он вошел в фойе через десять минут.
«Господи, Ты же знаешь, что тут я по принуждению. И нет у меня никакой жалости к этому усопшему, тем более к такому. Все мертво и пусто в душе, а перед глазами моя Танечка — высохшая, изможденная… мертвая», — Сергей почувствовал, как комок подкатывает к его горлу. Он усилием воли прогнал от себя эти мысли и, взмахнув кадилом протяжно начал: «Господи! Ты нам прибежище в род и род. Прежде, нежели родились горы, и ты образовал землю и вселенную, и от века и до века Ты — Бог…» (3).
Инна смотрела на колеблющийся язычок пламени свечи. «Сейчас отбуду и все. И больше никогда, никогда…», — девушка не успела додумать что она «никогда» — густой мужской голос ворвался в сознание, своим властным напором выдавливая из головы все другие мысли: «Господи…». Инна вздрогнула, вздрогнул язычок пламени: «Он!». Девушка подняла глаза. Да это был он — священник, которому она исповедывалась в церкви. Исчез гроб, исчезла толпа. И словно наяву вспыхнуло то, что было в церкви, на исповеди. И вновь только он — строгий, величавый…притягательный и она — коленопреклоненная. «Батюшка, я грешна». «В чем твой грех, сестра?» «Я живу в блуде». И как тогда девушка ощутила на своих губах прикосновение к его руке — горячей, чем–то неуловимо приятно пахнущей. Печальные слова псалма вернули девушку в действительность — строго и элегантно одетая толпа, роскошный гроб с тошнотворным содержимым и омерзительный брат этого содержимого с сальным взглядом: «Господи, быстрее бы это все кончилось». Но уже не было так пусто и холодно на душе — легкий теплый ветерок стал обдувать ее. И ветерок этот исходил от него — стройного, красивого, молодого священника.
«Ты возвращаешь человека в тление, и говоришь: «возвратитесь сыны человеческие!» (3) — Сергей посмотрел на стоящую возле гроба толпу. И вдруг увидел ту, которая приходила к нему на исповедь. В голове мелькнуло шальное, явно неуместное сейчас: «А вот за эту встречу вдвойне Тебя благодарю». И легкое, приятное тепло разлилось у него внутри. Исчез гроб, исчезла наряженная толпа, остались он и она — стоящая перед ним на коленях: стройная, зовущая, покорная. И раздался внутри его ее голос — низкий, грудной с легкой хрипотцой: «Батюшка, грешная я…». И замелькали видения, которые виделись ему ночами, когда он лежал в постели — одинокий, воспаленный, жаждущий любви, ласки. Спелая, тугая женская грудь, влажные полные губы, чуть выпуклый низ живота… «Интересно, какого цвета волосы у нее там…», — это последнее что успел подумать мужчина, прежде чем рефлексное, ставшее его сутью: «Прости, Господи, покорного слугу твоего за срамные мысли», превратило его в священника: «Ибо перед очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи»,(3) — продолжало возвеличивать Господа из фойе кинотеатра.
Князев стоял рядом с вдовой и сыном брата: «Как все–таки глупо ты погиб, Гриша. Минут бы пять спустя или минутой раньше там бы проехал и все, и ты был бы жив. Продолжал бы всласть жить, трахать баб и наводить шмон среди лохов. Эх, Гриша, Гриша. Глупая случайность и все, и вместо тебя… ох лучше и не думать что там лежит вместо тебя». Он краем глаза посмотрел на Гришину вдову. «А ведь радуется стерва, как пить дать радуется. А чего бы ей ни радоваться? Гришка был, положа руку на сердце, не подарок… такой же как я. Часто напивался в стельку, по морде ей давал, по бабам таскался, а сейчас благодать — дом трехэтажный, ресторан, кафе, пару ларьков и все такое прочее — и все переходит ей. Да и деньжата наверняка имеются. Живи — не хочу. Да с таким наследством она себе какого хош кобеля найдет», — Николай зло зыркнул на вдову, — пусть только попробует. Я ей тогда в то место, которое для кобелей нужно чопиком забью. У, стерва».
«Слава богу, отмучилась. Пятнадцать лет с ним прожила — за убийство меньше дают», — вдова равнодушно смотрела на лакированный гроб. Потом подняла глаза и наткнулась на женский взгляд — взгляд любовницы своего мужа. Посмотрев друг другу в глаза несколько мгновений, оба отпустили их.
«Интересно, вот сейчас смотрю на любовницу своего мужа, а злости нет. Даже жалко ее. Ко мне он в постели вот уже несколько лет особенно не приставал. Зачем это ему было нужно? Есть же любовница и не одна. А этой девушке каково было? — она еще раз посмотрела на Инну, — ее же основная обязанность была постель. А в постели он — скотина. Впрочем, и в жизни тоже. Но в постели особенно».