При этом я ловил себя на том, что совершенно не волнуюсь. Моя идея была хороша, она прекрасно работала в Штатах и в других странах загнивающего капитализма, и я не видел причин, почему бы её не использовать в обществе почти победившего социализма. К тому же я помнил, что подобные законы англосаксы приберегали для себя, а когда нечто подобное пытались внедрить их вассалы, то получали по рукам – ограничивать себя в возможности вмешиваться во внутреннюю политику какого-либо государства те же Штаты не собирались. И если сейчас мы – я уже мысленно сформировал целую команду, во главе которой должен встать достаточно всемогущий Андропов – не облажаемся и не нарубим дров, то получим очень серьезный аргумент против всякого рода писателей, журналистов и просто дурных на всю голову активистов, которым не терпится открыть народу глаза на преступления Коммунистической партии Советского Союза. Правда, взамен надо будет устроить собственный выпускной клапан для излишнего пара, но он будет контролироваться не кем попало, а теми, кому положено по должности.
Ещё я пытался понять, зачем я во всё это лезу. Лично мне было бы проще тянуть лямку по-старому, без всяких новшеств, которые гарантировали увеличение рабочей нагрузки как бы не в разы. Впрочем, через несколько часов мне пришло в голову простое объяснение – это месть за тот кирпич, который когда-то сделал меня инвалидом. Конечно, кидала его совсем юная девчонка, которая родится лет через двадцать от текущей даты; но её руку направляли совсем другие люди – в том числе и пережившие репрессии кровавой гебни диссиденты образца 1972 года. Они благославляли тех, кто выходил на бульвары и на проспект Сахарова, кто пытался прорвать полицейское оцепление, кто изо всех сил качал вполне мирную ситуацию и срывал горло, доказывая кому-то, что они здесь власть. Правда, вся их программа заключалась исключительно в захвате этой самой власти – о том, что будет дальше, они не задумывались, я знал это совершенно точно, потому что некоторые допросы проводил лично. Видимо, они предполагали, что сразу после победы российских демократических сил придут такие же силы из-за океана, которые и расскажут, что делать.
И вот наконец моё ожидание подошло к концу – Денисов позвал меня к себе. Но почему-то только меня.
– Вызывают? – с надеждой спросил Макс.
– Да, но только меня, – ответил я и предупредил его вопрос: – Не знаю, он не сказал. Постараюсь уточнить, может, Сашка позвонит?
Макс мрачно кивнул.
– Ну давай тогда, удачи, – сказал он.
И вернулся к заполнению листка казенными формулировками про беседу с агентом «А» и агентессой «Б» – или как там он их называл. Мы не заглядывали в бумаги друга.
***
До кабинета Денисова мне было идти три минуты – по лестнице наверх, на второй этаж, мимо актового зала и зеркал, в левое крыло и по коридору почти до конца. Помощник в приемной сразу сделал мне знак рукой – заходи, мол, ждут-с. Я кивком поблагодарил его и открыл тяжелую дверь, оставшуюся, наверное, ещё с царских времен.
Полковник был в кабинете один. Он сидел за своим столом и собирал пасьянс из четырех рукописных листков – именно так выглядело моё праздничное творчество. Я видел, что он даже не пытался читать – просто брал одну из страниц, пару секунд смотрел на неё, откладывал в сторону, брал следующую. Выглядело это забавно и пугающе – одновременно.
Я остановился у дверей и доложил:
– По вашему вызову прибыл!
– Вижу, что прибыл, Орехов, – пробормотал Денисов. – Проходи и садись. Поговорим.
По лицу нашего полковника никогда нельзя было понять, в каком он пребывал настроении. Впрочем, в эту ловушку обычно попадали исключительно новички – они пытались угадать, что на душе у начальника, ошибались и подставлялись под удар. Ну а бить товарищ Денисов умел и делал это с удовольствием.
Те, кто работал в его отделе достаточно долго, умели считывать незаметные и невербальные сигналы этого человека, описания которых не было ни в одной книге по психологии поведения. Из памяти Виктора я знал, что Денисов прошел войну, честно заслужил там десяток серьезных наград, с первых дней работал в СМЕРШ и вообще к врагам партии и народа относился с предубеждением. Правда, в силу биографии он считал потенциальными врагами вообще всех окружающих, которым надо было очень постараться, чтобы выбраться хотя бы на периферию круга подозреваемых, но тут мне повезло. «Мой» Орехов особых ошибок в общении с полковником не допустил, а пару раз даже сумел ему потрафить, и их отношения были в целом нейтральными. Впрочем, это могло измениться в любой момент, если я допущу ошибку – так было, например, тридцать первого, когда Денисов был готов сожрать нас с Максом с потрохами.
Судя по всему, сейчас начальник был в растерянности и толком не знал, что делать. Поэтому я просто прошел к его столу, сел точно на тот же стул, который занимал в нашу предыдущую беседу и взглядом выразил готовность внимать.
Честно говоря, я был уверен, что сейчас речь пойдет об иноагентстве. План мероприятий по выявлению иностранного финансирования был в меру сырой, а полковник – достаточно занятой, чтобы глубоко вникать в этот перечень пунктов, который не сулил немедленной отдачи. А вот иноагентство – что-то подсказывало мне, что эти три листка за прошедшие девять часов были изучены под лупой и не только в этом кабинете, скорее всего, они пропутешествовали и в главное здание общесоюзного КГБ, причем к людям в немалых погонах. Благо, тут идти было минут пять, даже если остановиться на перекур.
Но Денисов сумел меня удивить.
– Что там за история с этой девицей? – хмуро спросил он.
***
Нет ничего странного, что сотрудник управления заводит совсекретную папку на очередной контакт, даже если он делает это в выходной день. Все инструкции требовали, чтобы такие папочки заводились как можно быстрее, правда, степень оперативности определялась самим сотрудником. Эта папка могла использоваться активно, но могла быть и похоронена в архиве управления, и через положенный срок после последнего обращения её уничтожали. Я ещё не знал, какая судьба ожидает папку с именем Ирины на обложке; если она прислушается к моему совету, займется семьей и ребенком и перестанет откликаться на невинные вроде бы просьбы случайных знакомых, в ней так и останется один, мало кому интересный листок. Правда, выдержки из него станут основой для другой папки, посвященной Марку Морозову, но фамилия Ирины там уже фигурировать не будет – «по сообщению контакта» очень удобная формулировка для того, чтобы за ней можно было спрятать что угодно.