В принципе, я был согласен с Василием Ивановичем. Компьютерные расчеты, которые велись в интересах наших конструкторов самых лучших в мире вертолетов – последнее, что могло заинтересовать западные разведки. Вот характеристики будущей техники, особенно перспективной, близкой к принятию на вооружение – могли. А расчеты... впрочем, отметать эту версию с ходу я не стал. Агенты ЦРУ и МИ-6 коварны и могут заходить с разных сторон.
– То есть он не замечен в каких-то подозрительных расспросах или чем-то подобном? – уточнил я.
– Да не, этого точно не было, мне бы доложили, – подтвердил Василий Иванович. – К тому же... эх, не хотел этого говорить, но чего уж... не с кем ему разговоры разговаривать. И с ним никто близко не сходится, и он как-то особняком от ребят и девчат, как бирюк, на работе никогда не задерживается, отсидит своё – и бежать на проходную. В семнадцать ноль ноль уже пропуск сдает.
Я понимающе кивнул. Для этого программиста понедельник точно не начинался в субботу. У него была другая, более интересная жизнь за пределами КБ Миля, где он получал минимальную зарплату, которой с трудом хватало на жизнь. Ну а друзья на воле, что у него были, возможно, и не знали, что он работает на очень секретном производстве. Хотя, может, и знали – но у них были другие задачи, которые не включали шпионаж за изготовителями советских вертолетов. Или же этот Морозов был настолько никчемным, что привлекать его к шпионской деятельности настоящие агенты ЦРУ попросту побоялись. В любом случае, копать под него мне предстояло в других местах.
– А что он за человек в целом? – спросил я. – Общие впечатления?
– Неприятный, – поморщился Василий Иванович. – Ему сейчас чуть за сорок, но выглядит так, словно глубоко за пятьдесят... даже хуже меня. Рассказывал, что болел в детстве часто, причем серьезно – туберкулёз или что-то подобное, в школу не ходил толком. В институт его не сразу взяли... но тут, я мыслю, он сам дурак – конец сороковых, в стране с космополитами борются, а он в МГУ полез. Потом одумался, в автомеханический институт пошел, и после этого уже в МГУ кандидатскую защитил. Так-то оно, думаю, проще. Что ещё... женат, ребенок есть маленький, живет неподалеку, в Перово.
Такое себе неподалеку, на мой взгляд, метро туда ещё не докопали.
– То есть с другими сотрудниками не общается?
Я уже понял, что надо закругляться, поскольку здесь я ничего не найду. Придется делать выписки из личного дела и идти по биографии этого Морозова с самого рождения в надежде чего-нибудь откопать. А заодно начать пробивать его круг общения – там улов обещал быть более интересный.
– Нет, почему же, общается, – усмехнулся Василий Иванович. – В основном – ругается. У него есть бзик – он всех, кто на него косо взглянет, антисемитами считает и начинает изводить. Будь дело в цеху, быстро бы по лицу от рабочих схлопотал – там люди простые, высоких материй не разумеют. А в вычцентре один женский контингент. Они только плакать могут. С ним уже и начальник ихний говорил, и к директору вызывали, и на собрании пропесочивали – а он всё одно твердит. Мол, вы ко мне плохо относитесь, потому что я еврей.
Это уже было интереснее, но ничего не объясняло. Конечно, среди диссидентов евреев было много, но такую странную борьбу с антисемитизмом никто из них не вёл. Я снова подумал, что мне досталась какая-то пустышка. Правда, теперь придется встречаться с Ириной не только для галочки – надо будет узнать, как они с Морозовым сумели оказаться в одной точке времени и пространства.
Я поблагодарил Василия Ивановича за информацию, попросил оформить выдержки из личного дела Морозова и переслать их мне, получив твердое обещание, что вскоре у меня всё будет. Ну а напоследок мне показали мой объект – время лишь только приближалось к концу рабочего дня, и он пока ещё сидел в машинном зале, скрючившись над каким-то непонятным устройством, в которое засовывал картонные карточки.
Я наблюдал за ним минут десять – и ничего не происходило. Часы тикали, карточки исчезали в приемнике, Морозов ни на что не отвлекался, он был полностью поглощен этим делом. Но ровно без двух минут пять он вдруг встрепенулся, отложил оставшиеся карточки в сторону, снял халат, повесил его на вешалку в углу – и быстрой походкой направился к выходу.
– Морозов, ты закончил? – крикнула ему вслед одна из женщин.
Она только вошла в зал – видимо, была из следующей смены. Большие советские ЭВМ работали круглосуточно, с редкими перерывами на протирку чистым спиртом, запах которого стоял тут почти столбом.
– Нет, там половина осталась, – бросил он на бегу.
И скрылся за дверьми.
Женщина покачала головой и пошла к оставленной Морозовым стопке карточек – видимо, расчеты были нужны сегодня, и ей предстояло доделывать то, что не сделал этот «погромист».
Я же мысленно усмехнулся и тоже поспешил на выход. Мне вдруг стало интересно, куда этот Морозов так спешил.
***
Пожалуй, я погорячился. Морозов быстро оделся в раздевалке, потом выскочил за проходную, перешел железку, добрался до Русаковской, проехался на трамвае до Комсомольской площади, там спустился в метро, на следующей станции вышел, на Курском вокзале прошел прямо на перрон – и также целеустремленно доехал до Кусково. Перово было застроено не так давно, в нем преобладали стандартные пятиэтажки времен Хрущева – в одной из них, в километре на север от платформы электричек, и обитал мой объект.
Правда, именно этот дом носил следы «архитектурных излишеств», да и вообще был выстроен из кирпича, а не из железобетонных блоков. Правда, никаких балконов или лоджий этот проект не предусматривал, но, думаю, в будущем квартиры тут будут чуть подороже, чем в типовых домах по соседству. Как рассказал мне Василий Иванович, Морозов жил тут у жены, причем вместе с тещей и маленьким ребенком – и все вместе они как-то помещались в небольшой тридцатиметровой однушке.
У самого поворота с дороги я остановился, а Морозов, который, судя по всему, меня не заметил, пробежал вдоль дома. По дороге он толкнул плечом пожилую женщину, которая что-то прокричала ему вслед. Он не обратил на её крик никакого внимания и скрылся в одном из подъездов – третьем. Ему нужно было подняться на третий этаж.
Он давно давно уже скрылся в подъезде, а я всё ещё топтался на углу здания. Сегодня было морозно – к вечеру похолодало до пятнадцати градусов ниже нуля, а ночью обещали все двадцать, – но я не торопился. Та женщина медленно приближалась ко мне, продолжая, кажется, ругать Морозова чуть ли не во весь голос. И когда она проходила мимо меня, я решил воспользоваться этой оказией.
– Простите, это вы мне?
– Что? – она наконец заметила меня.
– Говорю – простите, это вы про меня сейчас говорили? Ну, что я ирод царя небесного и всё такое?
– А, это... – женщина улыбнулась. – Это я про вон ту грешную душу, соседа нашего, прости Господи.