Я выучил аккорды для песен вокально-инструментальных ансамблей советского периода, для песен западных групп; в мой репертуар входили песни «Воскресенья», «Машины времени» и, конечно, Цоя – ничего сложного там не было. Когда мне надоело просто молотить по струнам, я попробовал совместить игру с пением – этот опыт оказался новым и долго мне не давался, но спустя какое-то время дело пошло на лад. Правда, с голосом никаким упражнениям справиться не удалось, для этого всё же нужны были очные уроки у профессиональных педагогов по вокалу, а на них у меня никогда не было ни времени, ни денег, ни особого желания.
Впрочем, я и так мог бы стать кумиром нашего двора – если бы дело происходило годах в семидесятых двадцатого века. Я прямо представил эту картину: я выезжаю на своем кресле из подъезда и подманиваю на «Я готов целовать песок» окрестную шпану, которая мне рукоплещет. Но дело происходило не в семидесятые, а много позже, поэтому играл я в основном для себя. Жена, кстати, мои штудии одобряла, но не переносила. Во время моих упражнений она тактично уходила из комнаты, прикрыв за собой дверь, и я её не осуждал. Я тоже постарался бы оказаться как можно дальше во время собственного пения, но это противоречило законам природы.
Когда я оказался в теле Орехова, то сделал несколько открытий, которые просто отложил в дальний ящик сознания. У него был музыкальный слух – совершенно неразвитый, но фальшивые ноты он ловил на лету, правда, для этого мне приходило напрягаться. И, например, игра Высоцкого на слегка расстроенной гитаре была для моих новых ушей сущим наказанием. Слышали ли этот диссонанс другие? Не знаю. Кто-то наверняка слышал – в конце концов, музыкальный слух не такое редкое явление среди человеков, – но они почему-то предпочитали молчать. Впрочем, в будущем я читал какие-то критические замечания по манере его исполнения – наверное, кто-то и сейчас говорил что-то подобное в очень узком кругу, потому что Высоцкого было принято боготворить. Правда, того уровня обожания, которого он добился к концу десятилетия, я пока не наблюдал, но в своем кругу он уже был очень весомой единицей, несмотря на откровенно небольшой рост. [1]
Ещё у «моего» Орехова обнаружился приятный голос – но тоже совершенно необработанный. Возможно, пройди он через музыкальную школу, у него был бы шанс сделать карьеру на сцене какого-нибудь музыкального театра и даже стать там солистом – или же просто выступать на эстраде с песнями советских композиторов. Но его матери было не до вокальных данных сына, которого она растила одна, выбиваясь из последних сил, и этот путь оказался для него закрыт. Я находился в теле Виктора уже неделю, но пел лишь пару раз, на новогодних праздниках, негромко и лишь для себя. Впрочем, этого мне хватило, чтобы понять – этому телу тоже нужны упражнения, если я хочу поразить окружающих своим вокалом.
То же самое касалось и игры на гитаре – теоретически я мог бы сыграть на подходящем инструменте, но Орехов никогда ни на чем не играл, только на нервах матери, начальства и своих подруг, и его пальцы остро нуждались в упражнениях, прежде чем они изобразят что-то музыкальное на публику.
Именно поэтому я и не поверил в своё видение, посчитал его обычной мечтой – но дал себе зарок, что при первой же возможности дойду до музыкального магазина и куплю себе гитару, чтобы восстановить былые навыки. Правда, поражать Высоцкого песнями Цоя я не планировал, но если меня вдруг погонят из КГБ по какой-нибудь причине, то я смогу собрать свою группу и давать подпольные концерты в разных институтах. Ну а Цой... его время наступит нескоро, тогда и будем думать, что с ним делать. Сейчас будущей звезде по имени Солнце ещё и десяти лет не исполнилось, и с гитарой он, кажется, даже не познакомился. Всё это можно было легко уточнить – много ли в Ленинграде инженеров с корейскими фамилиями? – но я не видел в этих поисках ни малейшего смысла. Если уж и искать кого в городе на Неве, так это одного будущего политика рыжей масти... [2]
***
Такси для нас с Ниной вызвал сам Золотухин – он знал волшебный телефон ближайшего таксопарка, а в таксопарке знали его, так что машину пообещали подать быстро – в течение получаса. Мне помогли одеть мою спутницу в её пальто – даже Татьяна поучаствовала, хотя и косилась она на меня неодобрительно. А потом – к моему удивлению – нас вызвался проводить Высоцкий. Мол, один я с телом Нины не справлюсь, нужна помощь, а ему нужно развеяться и проветриться. Спорить с ним никто не стал, как и напрашиваться нам в дополнительные провожатые – в холодильнике ещё оставалось несколько бутылок вина, а артисты уже были в том состоянии, когда им море по колено.
Правда, Татьяна, которая почти не пила, совсем сникла, но я не собирался лезть в их с Высоцким отношения. К тому же я подозревал, что ему действительно захотелось вдохнуть свежего воздуха – после спертых атмосфер театра и квартиры.
Нина начала шевелиться ещё во время одевания, но и на улице в себя толком не пришла – висела на моем плече неприятной тяжестью. Высоцкий потоптался рядом с нами, но потом замер на месте и закурил.
– Тебе в самом деле понравился спектакль? – вдруг спросил он.
– Хороший, – уверенно подтвердил я. – Думаю, лучший в вашем репертуаре. Хотя, мне кажется, вы не закладывали в него такой откровенный протест, о котором говорил Золотухин. Просто некоторые вещи становятся больше, если в них вкладывать то, чего в них изначально не было.
Высоцкий рассмеялся.
– Может, и так, – согласился он. – А другие наши работы?
– «Антимиры» всё же на любителя... про остальные только слышал, но, кажется, и они чуть похуже, чем «Гамлет».
– Сходи на «Доброго человека из Сезуана», – смягчившись, посоветовал он. – Вот там полный отвал башки, отвечаю. Если хочешь, достану контрамарку.
Нина, похоже, отреагировала на знакомое слово и пробормотала «Хочу» – правда, так и не открыв глаз и продолжая висеть на мне. Мы с Высоцким улыбнулись.
– Не откажусь, – ответил я.
Даже если сам не пойду – найду, куда пристроить.
– Договорились! Подходи как-нибудь к нам, попросишь на вахте позвать меня, я вынесу. Ты где работаешь? – спросил он.
– В одном институте... – туманно ответил я, продолжая поддерживать свою легенду. – Билет в лотерею выиграл.
– На первый ряд? – усмехнулся Высоцкий. – Ври убедительней, мы же знаем, как эти места распределяются. Горком?
Я дернул плечом – надеясь, что мой жест заметят под верхней одеждой. Он заметил.
– Ну и ладно, не хочешь говорить – не говори, – миролюбиво произнес он. – Главное, что от театра удовольствие получили. А она тебе кто?
Он указал на Нину.
– Девушка, – пожал я плечами. – Сегодня познакомились, Ниной зовут, лишний билетик спрашивала, а у меня как раз был, вот и выручил, как такую не выручить. Говорит, что комсомолка, студентка и спортсменка. Ну и красавица – но это ты, думаю, и сам заметил.
Высоцкий рассмеялся – цитату он тоже узнал.
– А на Таньку чего так смотрел? – с напускным безразличием спросил он.
– На Таньку? – я сделал удивленное лицо. – Кто это?