Но про жизнь Виктора Орехова книгу было не написать, хотя его биография была в каких-то частностях похожа на мою – с некоторыми отличиями, делавшими её прямолинейной, из которой при всём желании ничего захватывающего не выкружить. Сейчас ему было 28 лет, он ребенок войны, с прочерком вместо фамилии отца в свидетельстве о рождении; тогда таких было много, а его отцом мог быть и немец – город Сумы освободили лишь за шесть месяцев до его появления на свет. Но вопросы к его матери если и возникли, то были разрешены на уровне органов внутренних дел Сумской области и в дальнейшем никакого влияния на судьбу ребенка не оказывали.
Он спокойно отучился в школе, в армии попал в пограничные войска, честно отслужил три года без особых подвигов, на дембель вышел с парой приличных значков, получил рекомендацию в Высшую школу КГБ, а после неё попал в московское управление, в «диссидентский» пятый отдел. Здесь тоже обошлось пока что без подвигов, и в целом его биография описывалась тремя словами – не был, не состоял, не привлекался. Дисциплинарных взысканий Орехов не имел, поощрений тоже, был обычным служакой-оперативником, чинами его не обходили, всё выдавали в положенный срок, так что год назад он стал старлеем. Ещё года три-четыре – и капитанские погоны примерит. А если подвиг совершит или особо злобного диссидента поймает – то раньше. Но это вряд ли.
Я сам работал по линии аналогичного управления, правда, уже в другой стране, и хорошо знал всё, что о нас говорят. Считалось, что «Пятка» – место для неудачников, тех, кого не взяли в Первое или Второе, в разведку или контрразведку, сотрудникам которых и были посвящены все фильмы и книги про госбезопасность. Там было интереснее, престижнее, да и должность резидента при какой-нибудь дипломатической миссии в капиталистическом государстве оплачивалась валютными чеками, что было мечтой многих советских граждан, особенно в 1970-е.
Пятое же управление работало внутрь, хотя выезды за рубеж были – «мой» Орехов в прошлом году два месяца провел в Японии с Большим театром. Но такие задания случались редко, руководством рассматривались как поощрение, а в реальности были как эквилибристика на горящем канате над бассейном с крокодилами. Дело в том, что артистам балета было гораздо проще стать невозвращенцами – танцевать умирающего лебедя можно и без знания языка, а советская школа балета всегда считалась лучшей в мире. Правда, всё равно бежали немногие. В шестьдесят первом был Рудольф Нуреев, пару лет назад – балерина Кировского Наталия Макарова. Для оставшихся всё закончилось печально – проглядевшего Макарову худрука уволили с неприятной, но не смертельной формулировкой, а вот сопровождающего труппу на гастролях гебиста выгнали с волчьим билетом и лишением наград и званий.
Я впитал эмоции Орехова от ярких огней Токио и его страх за собственную карьеру – и открыл глаза.
***
– ...хорошо? – Макс закончил вопрос, начало которого я не услышал.
– Что?
– С тобой всё хорошо, спрашиваю? – не поленился повторить он. – Ты прямо посинел весь, но всё быстро прошло, я даже на помощь позвать не успел.
Ну конечно. Изучение биографии Виктора Орехова со всеми его личными переживаниями заняло буквально секунду. Сейчас никакие нити не буравили мою бедную голову, зато в ней поселилось два набора воспоминаний – мои из будущего и Орехова из 1971 года. Я точно знал, что сегодня была пятница, 31 декабря, до Нового года оставались считанные часы, а потом меня – и большинство советских граждан – ожидало три выходных, потому что 1 января выпало на субботу. В общем, если я дотяну до конца рабочего дня, у меня будет целых три дня, чтобы привести эти воспоминания в какую-то гармонию и окончательно смириться с тем, что произошло.
Я не любил фантастику, хотя что-то почитывал на досуге. Большинство фантастических книг было откровенно скучными, поскольку их авторы писали о том, что не могли представить, и прятали свою скудную фантазию за нагромождением сложных слов. Лучше дело обстояло с детективами, но и там приходилось вручную перебирать кучу засохшего навоза в поисках крупиц жемчуга. Да и времени на чтение находилось редко, только по дороге на работу и обратно, а дома я предпочитал потупить в телевизор, где показывали какие-нибудь «Тайны следствия» или, прости Господи, «Ищейку», в которых всё было просто и понятно, а сложные преступления обязательно раскрывались к концу серии. Правда, обычно я до финала не досиживал – на меня эти сериалы действовали гораздо лучше любого самого качественного снотворного.
Но про машины времени я знал, и не только потому, что так называлась рок-группа, лидер которой под конец своей многострадальной жизни заделался записным израильским патриотом. Правда, я не помнил, чтобы во времени переносилось только сознание, хотя это могло было быть последствием того способа, который я выбрал, чтобы закончить свои мучения.
Но думать об этом мне не хотелось, и я поступил привычным для себя образом – принял новую данность, обойдясь без рефлексий и прочего дерьма. Если всё это мне кажется после несостоявшегося самоубийства – значит, в какой-то момент я очнусь в больничной палате. Ну а если не кажется, то не стоит с ходу ломать дрова и совершать необратимые поступки.
– Голова закружилась, Макс, – виновато ответил я. – Но вряд ли от голода, мы же с тобой ходили днем в столовку... Так что товарищ генерал попал пальцем в небо.
Макс улыбнулся, и я посчитал это хорошим знаком. Орехов был с этим пареньком знаком лет семь – один набор школы КГБ, одна группа, оба после армии, правда, Максим Степанов служил не погранцом, но тоже в элите – в десанте, в семьдесят шестой Псковской дивизии. Так что точки соприкосновения нашлись быстро, ну а когда их распределили в один отдел, дружба только укрепилась. Я порылся в свежеобретенных воспоминаниях – собственно, даже с последней девушкой, молоденькой программисткой Ириной, я познакомился через Макса, вернее, через его подругу Ольгу. Это воспоминание потянуло за собой другое – из-за работы Виктор не звонил Ирине уже недели три, что было не очень хорошо по отношению к ней. Но исправлять это упущение прямо сейчас я не собирался. После Нового года, в январе у нас обычно с графиком попроще. Праздник мне предстояло встречать в гордом одиночестве.
– Мог сожрать чего-то не то, – добавил я. – Надо было котлеты брать, как ты советовал, а я чего-то на эту солянку облизнулся.
– Возможно, – снова улыбнулся Макс. – Сейчас-то как? Пойдем туда? – он мотнул головой в сторону зала. – Шеф ещё с полчаса будет про борьбу с врагом говорить.
– Да я...
Закончить фразу я не успел. Макс ошибся – совещание закончилось раньше его ожиданий, двери зала распахнулись, и оттуда гуськом потянулись наши коллеги. Несколько человек из тех, с кем Виктор часто пересекался по работе, остановились рядом, поинтересовались моим самочувствием; обычная вежливость, на которую я также вежливо ответил, что всё уже в порядке. К финалу расспросов из зала вышли и оба начальника – и услышали, как я заверял всех присутствующих в своем хорошем самочувствии.