Перед Денисовым лежал одинокий лист бумаги с несколькими строками, написанными моим почерком. Я не собирался возмущаться такому откровенному вторжению в мою частную жизнь – понимал, где работаю, понимал, что за мной будет присмотр, но вот – дал слабину и теперь буду за это отвечать. В конце концов тот же Денисов предупреждал – не меня, конечно, а «настоящего» Орехова, но в данном случае это не имело никакого значения. Бить всё равно будут меня, независимо от того, в каком теле я нахожусь.
– И как это понимать, Виктор? – он чуть подвинул листок ко мне, но так, чтобы показать – хватать его и рвать на части не стоит.
Несмотря на возраст, ухватки у Денисова остались прежние, со времен «Смерша». «Мой» Орехов против него был зеленым сосунком, хотя и имел за плечами три года в погранвойсках.
Я посмотрел начальнику прямо в глаза.
– Минутная слабость, накатило вчера, – объяснил я. – К ночи уже справился, думал, успею утром уничтожить. Да и поздно было возвращаться.
– Слабость... – Денисов покатал это слово на языке. – У нас с тобой не должно быть слабости – ни минутной, ни любой другой. На что ты так... расслабился?
Я обдумал варианты и решил, что честность – лучшая политика.
– Отказы в разработке Якобсона и Красина, – четко сказал я. – Я сейчас точно знаю, что вербовать меня никто не собирался, но если бы ситуация сложилась иначе, и я бы не узнал, что та девушка тесно связана с диссидентами, это могло произойти, рано или поздно. Скорее, рано.
– Девушка – это твой «Дон Кихот»?
– Так точно, – повинную голову меч не сечёт.
– Внимательнее надо быть к якобы случайным знакомствам, я тебе не раз это говорил, – наставительно произнес Денисов. – Но ты же самый умный, это мы тут лаптем щи хлебаем и избу по-черному топим, а ты лучше всех всё знаешь. Проверять надо таких знакомых, прежде чем в койку тащить. Про-ве-рять! Очень дотошно, досконально, до седьмого колена! И лишь убедившись, что всё нормально, сувать в них то, что ты обычно кладешь на работу!
А вот и обещанная порка. Память Виктора советовала не оправдываться – так полковник быстрее выговорится и перейдет к конкретике, с которой уже и можно будет спорить. Но всё моё естество требовало защитить свою честь и достоинство. Возможно, это было последствия того, что я вчера вечером играл рок – музыку бунтарей, и успел заразиться духом свободы, равенства и братства. Я прикинул разные варианты – и понял, что победила не осторожность Орехова, а мой нигилизм.
– Товарищ полковник, но невозможно же вечно жить, подозревая всех и вся, – твёрдо сказал я. – Я исхожу из презумпции невиновности – пока не будет показано обратное, человек чист перед законом. С «Дон Кихотом» – признаю, моя оплошность, мне нужно было сразу, в её первый визит в конце декабря, заподозрить неладное. Но она меня сбила с толку, назвав фамилию Морозова – я её раньше не слышал, поэтому решил, что это некая неизвестная нам величина в диссидентских кругах. Вот и пошел по ложному пути.
Денисов буквально впился в меня своими цепкими глазами.
– Повинную голову меч не сечёт? – понимающе проговорил он. – Думаешь, если признаешь, что был неправ, тебя простят и позволят вернуться к работе?
Мне стало весело.
– Думаете, не простят и не позволят, товарищ полковник?
– А это не тебе решать! – он пристукнул ладонью по столу. – Не тебе, понял?
– Да чего тут непонятно, – я откинулся на спинку стула и снисходительно посмотрел на начальника. – Не мне, так не мне. Я и так тут ничего никогда не решал, только приказы выполнял. Почему это должно поменяться сейчас?
– Зубоскалишь?
– В мыслях не было.
– А что это за спектакль, артист?
– Никакого спектакля, товарищ полковник, – я легонько пожал плечами. – Вчера я был уверен, что для меня нет места в Комитете. Сегодня думаю, что я всё-таки смогу что-то сделать на благо родины и партии. Если вы считаете, что Комитет обойдется без меня, то кто я такой, чтобы вам перечить? Одно ваше слово – я подписываю этот рапорт, ставлю в нём сегодняшнее число и иду оформлять трудовую книжку.
– Вот, значит, как...
– А есть другие варианты? – усмехнулся я. – Можно, наверное, написать жалобу на произвол в ЦК, но у нас это ведь не принято?
Если бы было возможно, Денисов уже давно просверлил бы во мне дырку своим взглядом, а напоследок бы ещё и испепелил. Ну да, товарищ полковник и начальник отдела не привык, чтобы какие-то старшие лейтенанты чувствовали в его кабинете так вольготно. Кажется, он уже пожалел о том, что начал нашу беседу с имитации демократии. Правда, самый логичный ход – пересесть в своё обычное кресло – он почему-то не делал.
Зато тяжело опустил руки прямо на моё заявление и переплел пальцы.
– Чего ты добиваешься, Орехов? – мрачно спросил он.
«Того, чего хотел добиться друг моего детства Коля Остен-Бакен от подруги моего же детства, польской красавицы Инги Зайонц».
Этого я, разумеется, вслух не сказал. Да и не был Денисов похож на польскую красавицу.
– Настоящей работы, товарищ полковник.
Он немного помолчал.
– А мы, по твоему мнению, тут шутки шутим? – очень недобрым тоном спросил он.
– Да, товарищ полковник, – твердо ответил я. – пока что всё выглядит именно так.
***
Из 1972 года это было незаметно, но со знаниями из будущего все нынешние мероприятия КГБ по усмирению внутренней оппозиции смотрелись действительно как шутки. Я уже намекал на это – не только Денисову, но и Андропову; оба пропустили мои слова мимо ушей, сосредоточившись на частностях. С одной стороны, этого и следовало ожидать – формально власть войну с диссидентами выигрывала, и ничто не говорило о том, что ситуация ухудшится. С другой – я знал, что финальный счет будет в пользу именно диссидентов, а это означало, что сейчас игры с антисоветчиками шли не по тем правилам, которые надежно обеспечивали бы преимущество государству рабочих и крестьян и его передовому отряду.
Но продавить эту систему из моего нынешнего положения было невозможно. Старлеев в Комитете полно, оперативников тоже. Всерьез прислушиваться к их завиральным идеям никто из руководства не будет, и это нормально. Но и ждать, когда я достигну должности и звания, на которых смогу применить свои знания из будущего, я не мог – это произошло бы как раз к самой перестройке, если не в её разгар, а тогда уже будет поздно что-либо менять. В восьмидесятые мои иноагентские задумки не остановят вал повальной антисоветчины, которой займутся все, кому не лень. С той толпой надо было бы справляться тотальными расстрелами, но я не хотел доводить до такого. Сейчас можно было обойтись малой кровью.
Примером мне, как ни странно, снова послужили Штаты. Их иноагентский закон в этом времени работал не совсем так, как было нужно СССР, именно поэтому в своём предложении я опирался на то, что в муках родила Госдума будущего. Но ФБР умело действовать в серой области законодательства, дополняя официальные документы здоровой инициативой на местах, агенты бюро применяли шантаж, подкуп, тайное финансирование нежелательных организаций с последующим разоблачением через самую свободную в мире прессу, а заодно не брезговали и убийствами, если речь шла о совсем несговорчивых оппонентах. [3]