– Привет! Я могу тебя украсть на несколько минут?
Да, наверное, меня.
Я придержал Нину за локоть.
– Подождешь? – она кивнула с какой-то тоской во взгляде, и я тут же пообещал: – Я скоро, как раз основной поток в гардеробе схлынет. Хорошо?
– Хорошо... – Нина натянуто улыбнулась и недоверчиво посмотрела на Татьяну.
Всё же та была намного эффектней студентки третьего курса пищевого института.
***
– Как тебе спектакль?
Мы зашли в ту самую дверь, в которую я нагло вломился в прошлый раз, но дальше не пошли, остались стоять в неприглядном коридоре с ободранными стенами в маркой побелке. Татьяна выглядела чуть напряженной – почти так, как Нина, когда глядела на неё.
– Скучно и грустно, и некому руку подать, – улыбнулся я. – Нормально. Правда, Высоцкий обещал отвал башки, но с этим не сложилось, уж не знаю, почему.
– Устали все, – как-то обреченно сказала она. – Только Зина живая, но ей одной всех расшевелить не под силу... Юрий Петрович ругаться будет завтра. Ему нужно, чтобы каждый выход был как первый, но не все на такое способны. Ты знаешь, что Володя когда-то играл в спектакле Бога, а потом его понизили?
– Нет, откуда? Надеюсь, хотя бы первого?
– Второго, – Татьяна грустно улыбнулась. – Но формально они равны.
– Не буду спорить, – я снова улыбнулся.
Мне всё ещё было непонятно, зачем ей был нужен этот разговор. Тем для беседы у нас и в ту единственную нашу встречу было немного.
– Володя просил извиниться за него, – вдруг сказала она.
– А что он натворил? – я действительно не понял, так что мой вопрос прозвучал очень искренне.
– За то, что вас по его контрамарке посадили наверху, – объяснила Татьяна. – Он поспорил с Юрием Петровичем... опять... и тот отдал такой приказ администраторам. Все контрамарки Высоцкого – на бельэтаж.
– Сурово тут у вас, – проворчал я. – Но вообще-то нам было даже удобно. Вид оттуда шикарный. А Нина... это та девушка... была готова и на полу в проходе сидеть. Она к вашему входу год ходила, лишний билетик выпрашивала. А тут ей два спектакля подряд, да ещё и с местами, не самыми плохими.
Татьяна тоже улыбнулась, но только губами – глаза у неё так и остались серьезными.
– Хорошо, если так.
– Именно так! – уверил я её. – Поэтому передай Владимиру спасибо от нас двоих... ну и если вдруг у него появятся ещё контрамарки, мы готовы к такому подарку.
Мысленно я пообещал всем богам принести им богатые жертвы, если в моей жизни больше не случится ни одной Таганки.
– Я передам, – Татьяна не заметила подвоха. – Ты дашь мне свой номер телефона?
Я обдумал эту просьбу. Денисов мог быть прав, но мог быть и лев.
– Дам, – я кивнул. – Только через две недели я уезжаю в командировку, и очень надолго, на полгода. Сомневаюсь, что смогу выбраться куда-либо или принять гостей.
– Я учту... у тебя есть, где записать?
Конечно, у меня целая записная книжка имеется. И с ручкой я не расстаюсь. Здесь этот набор как смартфон в будущем.
– Зачем тебе мой номер? – я всё-таки решил не поддерживать эту игру в умолчания. – Или это тайна?
Некоторые вещи у некоторых людей лучше спрашивать прямо.
– Нет, какая тайна, – она снова улыбнулась только губами. – Я поняла, как мне пережить всё это. Но для этого мне понадобиться твоя помощь.
Я на секунду завис, пытаясь понять, что она подразумевает под «всем этим», но быстро понял, что речь опять о Высоцком. Газеты писали, что Влади сейчас в Москве, так что у Татьяны есть повод для расстройства. Только вот готов ли я быть подушкой, в которую она будет выплакивать своё горе-несчастье?
Я быстро написал семь цифр своего домашнего телефона и протянул ей.
– Звони, – безразлично сказал я. – Только лучше вечером. Днём я очень тяжело работаю.
Давать ей свой служебный номер я не собирался.
– Хорошо... тогда я... пойду?
– Скорее, это я пойду, потому что ты дома, если говорят правду, что театр – второй дом.
Я сделал шаг вперед и крепко обнял её. И получил ответные объятия, которые она быстро прервала и отстранилась.
– Скажи... скажи... – Татьяна пыталась продолжить фразу, но оба раз сбилась и замолчала, слегка порозовев.
– Что сказать? – я не хотел бросать её в беде.
Она растерянно оглянулась по сторонам.
– Скажи... ему... ничего не грозит?
– Кому? – уточнил я, хотя знал, про кого она говорит.
– Володе...
Вопрос можно было заболтать – что грозит, по какой части, но и так было понятно, что речь шла о госбезопасности. Андропов всё же не был силён в конспирации, иначе бы он ни за что не подарил бы мне билеты в первый ряд партера. Скорее всего, он и сам не знал, что мне досталось – председатель КГБ просто поручил помощникам озаботиться, а те и рады были стараться. И я помнил, как легко Татьяна меня «раскрыла» – хотя я не особо и возражал.
– Не знаю, честно, – я приложил руку к сердцу. – Скорее нет, чем да, он же ничего противозаконного не делает?
Я точно знал, что не делает – если не считать полуподпольных концертов, замаскированных под «встречи со зрителями», организаторы которых собирали солидные мешки с наличкой. Но на общем фоне нашей эстрады эти суммы выглядели, как подачка нищему.
– Не делает... – эхом повторила она.
– Вот пусть и дальше не делает, – я улыбнулся. – А если ещё с выпивкой завяжет – вообще хорошо будет, проживет долгую и плодотворную жизнь.
По лицу Татьяны пробежала тень – проблемы у Высоцкого с алкоголем были серьезными, и кому, как не ей, знать о них. По слухам, через несколько лет он подсядет ещё и на наркотики, и вскоре после этого выяснится, что ему не стоило соревноваться на этом поле с Китом Ричардсом, которого препараты, кажется, только молодили.
– Да, конечно... я попробую ему сказать... А ты иди, тебя девушка ждет. Это же она из Люберец?
Ну а кто же.
Я кивнул – и не стал ждать, пока она скроется в лабиринтах закулисья.
Нина обнаружилась на том самом месте и вроде бы в той самой позе, в которой я её оставил. Я, конечно, отсутствовал не слишком долго, но она могла бы хоть шаг в сторону сделать – это стояние столбом было хуже, чем сто тысяч сцен ревности. Правда, я не очень понимал, каким боком тут ревность, к кому и, главное, зачем. Но после разговора с Татьяной мне не хотелось вникать во всё это.
Я подошел к Нине, тронул её за плечо и сказал:
– У меня есть к тебе предложение, подкупающее своей новизной. Поехали ко мне?
***
К моему удивлению, Нина согласилась сразу и без раздумий – лишь слегка наморщила лоб и тут же выдала: «Да». Правда, всю дорогу до «Речного», а потом и от станции вдоль Фестивальной она была задумчивой и часто отвечала невпопад, но с помощью наводящих вопросов я выяснил, что это не связано с мамой или учебой. В институте её ждали через неделю, а сейчас Нина наслаждалась заслуженными каникулами – зимнюю сессию она сдала достаточно успешно, без троек, так что могла рассчитывать даже на крошечную по моим меркам стипендию. Ну а мама... мама, как я понял, привыкла к частым отлучкам дочери и не особенно волновалась по этому поводу. Впрочем, Нина считалась – и была – взрослой и самостоятельной, и если бы пищевики выделили ей общежитие – давно бы съехала. Но Люберцы были почти Москвой, и тамошним обитателям подобные льготы не полагались.