А вокруг, насколько хватало взгляда, тянулись становившиеся все более протяженными другие концентрические кольца из разноцветных ковров – круг диаметром в парочку лиг. На такое пиршество допускают всех, от вождей до последних табунщиков. Женщин, правда, приходится одна на сотню. Ратагайцы о матриархате и правах женщин в жизни не слышали, а расскажи им кто, закатились бы от хохота и посчитали рассказчика скорбным на головушку. В старые времена женщины, даже жены самых уважаемых и влиятельных членов рода, пребывать за пиршественными коврами не могли. В последнюю пару сотен лет наметился некоторый прогресс нравов – но все равно, допускались только жены даже не всей ратагайской знати, а ее верхушки. Яна под это определение вполне подходила, так что ни малейшей неловкости ее присутствие не вызывало. Правда, считанные люди здесь (вроде Баруты и парочки его родственников) знали, что она императрица. Но вот, что она – законная королева Хелльстада, жена короля королей, знали все до единого, так что и здесь все шло согласно неписаному степному этикету.
С началом пира в небе на высоте лиги появился невидимый для пребывавших на земле орбитал девятого стола. Речь на сей раз шла исключительно об использовании служебного положения в личных целях. Сварогу просто-напросто хотелось посмотреть как это пиршество выглядит с высоты, и он, оставшись один, уже просмотрел парочку снимков. Что ж, красиво, живописно, эффектно: пестрый круг, пересеченный шестью радиальными просветами, по которым могли бы скакать четыре коня в ряд. Еще одна старинная традиция, свято соблюдавшаяся: в прежние времена не раз случалось, что во время такого вот торжества вскачь приносился гонец на взмыленном коне и объявлял, что вторглись враги. Как исстари заведено, кони пирующих, заседланные и взнузданные, паслись несколькими большими табунами совсем недалеко – и очень быстро все оказывались в седлах (нападать на противника во время такого пира не считалось зазорным). Правда, последняя серьезная война меж двумя соперничающими родами случилась более чем полторы сотни лет назад, но традиция есть традиция, особенно в Ратагайской Пуште…
Сварог покосился влево – как примерной жене и полагалось, Яна расположилась с левой стороны от мужа (слева, где сердце). Чтобы не нарушать традиции, ей пришлось сделать прическу знатной замужней женщины – две толстые косы кольцами по обеим сторонам головы – но это никак не могло испортить ей настроения, наоборот – женщине всегда интересно пощеголять с новой прической. Она весело и непринужденно беседовала с одним из вождей – и выглядела как нельзя более довольной жизнью. Что вовсе не было дипломатическим притворством – она пребывала в совершеннейшем восторге от всего пережитого здесь за три дня. Ратагайцы в грязь лицом не ударили, получился сущий вихрь увеселений: несколько пиров, не столь пышных, как сегодняшний, скачки, джигитовка, охоты, танцы женщин в старинных нарядах… Великолепный получился отдых, сказала она Сварогу этой ночью. Он, конечно, поддакнул.
Вот только для него не было покоя, стоило смежить веки и уснуть. Всякий раз в конце концов повторялось одно и то же: он шагал в солнечный день по живописной чащобе, выходил к мосту – а там его поджидала белая волчица, можно бы так сказать, нежно улыбавшаяся навстречу.
И начинался кошмар – он стоял, не в силах ни шевельнуться, ни проснуться, ни изменить что-то, а перед ним разворачивались зрелища одно грязнее другого, вроде того, когда Яна на какой-то деревенской ярмарке оказалась в руках трех сельских стражников. И всегда это больше походило на реальность, чем на кошмарный сон – обилие деталей, каких во сне обычно не бывает, полное внутреннее убеждение, что все это происходит наяву, исчезавшее только с пробуждением…
Еще несколько раз в его кошмарах присутствовала Яна – то в роли пленницы на захваченном пиратами корабле, то крестьянской девушкой, затащенной в амбар налетевшими на село вражескими солдатами. Отвратительнее всего оказался кошмар о подземных пещерах, куда Яна пришла в облике девушки-воина, но оказалась побеждена обитавшими там оборотнями, заявившими с хохотом, что благородно отпустят ее живой, но сначала опозорят, как только можно. Продолжалось это долго, а мерзостнее всего оказалось то, что оборотни, на все лады тешившие грязную фантазию, представали то в людском облике, то в волчьем, то в виде мохнатых человекоподобных тварей…