Этим не ограничилось. Кошмаров иногда наваливалось по два-три за ночь, это были столь же грязные сцены насилия, только вместо Яны оказывались Канилла, Томи, Вердиана, Аурика, а однажды и Маргилена Дино. Иногда долго и изощренно пытали его соратников – Интагара, Брейсингема, Баглю, Гарайлу, других земных сподвижников и ребят из Бравой Компании. Однажды горела и рушилась красавица Латерана, по которой продвигалась орда каких-то карликов в черных доспехах, с факелами, горевшими странным сиреневым пламенем, от которого каменные дворцы вспыхивали, как соломенные хижины.
И всякий раз он не в состоянии был проснуться. И всякий раз чувствовал себя разбитым еще долго – хотя обычно к обеду отпускало. Прилетевшая к нему на несколько дней Яна это, как и следовало ожидать, заметила, немножко встревожилась, но Сварог довольно убедительно преподнес ей полуправду: его и в самом деле мучают ночные кошмары (в суть он не вдавался), но врачи заранее предупредили, что так и будет, что это – неизбежное следствие некоторых процедур, после которых он в конце концов станет бодрым, свежим и полностью излеченным от всех своих умственных болячек. И ему будет неприятно, если она станет обсуждать это с врачами. Он был достаточно убедителен, и Яна, к счастью, поверила.
Он вовсе не собирался оставаться барашком на бойне и отчаянно искал выход. На четвертый день, когда Яна улетела на Талар, он отправился к доктору Латроку и рассказал все. Доктор отнесся к этому очень серьезно, около часа Сварога исследовали с помощью очередной хитрой аппаратуры (хорошо еще, действовавшей исключительно бесконтактно). Потом он без возражений согласился на предложение доктора поставить у него в спальне какой-то аппаратик, изучавший бы его мозг во время сна.
Аппаратик там простоял три ночи. После чего доктор Латрок (с хорошо скрытым, но все же безусловно присутствовавшим недоумением, даже некоторой растерянностью) развел руками: медицина бессильна. В дебри заковыристых медицинских терминов он углубляться не будет, Сварог их все равно не поймет (Сварог угрюмо кивнул), объяснит, как умеет: они не нашли ровным счетом ничего необычного, выходившего бы за рамки медицинской науки и ее долгого опыта. Все показатели мозговой деятельности Сварога соответствуют показателям человека, который спит и видит сны. Проникать в содержание снов наука пока что не научилась.
Латрок оставался приверженцем Ее Величества Науки, исключавшей все, что в научные рамки не умещалось. Ну, разумеется, учитывая специфику этого мира, где существовала не только наука: он признался, что приглашал специалиста из Мистериора, и тот всю третью ночь просидел в гостиной – но по своей линии ничего не обнаружил. Наука была бессильна, официальная магия была бессильна – а кошмары наведывались каждую ночь с назойливостью и неугомонностью кредитора, преследующего неисправного должника.
И все же, все же… Доктор Латрок не сказал ничего конкретного, но все же, с точки зрения чистой науки, позволил чуточку еретическую выходку: посмотрев на Сварога как-то странно, обронил:
– Конечно, наука наукой, а суждения Мистериора сомнению не подвергаются, но, по моему сугубо личному мнению, иногда нужно пускать в ход абсолютно все…
И больше ничего не сказал. Но Сварог и так понял его прекрасно.
Сам уже нисколечко не верил, что это его собственные кошмары, не сомневался, что они приходят извне – он слышал краем уха и от Грельфи, и от боевых монахов, что в старые времена иные черные колдуны владели умением наведения снов. Впрочем, таким же искусством владели и белые – только насылали на человека какие-то добрые сны: возвращавшие душевный покой, исцелявшие от каких-то гнетущих дум, неотвязного горя. Вот только и о тех, и о других давненько ничего не слышно – многие колдовские практики, и черные, и белые, исчезли сами по себе, примеров предостаточно.
Но все же это была ниточка. Вернувшись через десять дней в Латерану, Сварог, если можно так выразиться, всеми десятью пальцами ударил по клавишам другого пульта. Поставил на ноги всех, кто мог в этом разбираться: отца Алкеса, Анраха, боевых монахов трех Братств, киларна Гилема, после смерти Грельфи возглавившего ее осиротевшее ведомство. Вспомнив о иных каталаунских старичках и старушках, связался с отцом Груком и поставил перед ним ту же задачу.