Он обнял ее, встал, вышел в туалет. Запер за собой дверь и открыл кран. Подставил руки под струю воды, глядя в зеркало, где отражалось лицо человека, которому, вообще-то, полагалось быть счастливым. Надо позвонить Рагнхильд. Покончить с этим. Юн глубоко вдохнул воздух. Он вправду счастлив. Просто иные дни несколько напряженнее, чем другие.
Он утер лицо и вернулся к Теа.
Приемная травмопункта на Стургата, 40, залитая резким белым светом, в это время суток, как обычно, здорово напоминала человеческий зверинец. Какой-то трясущийся наркоман встал и ушел через двадцать минут после появления Харри. Как правило, они и десяти минут не могли высидеть. Харри хорошо его понимал. Во рту он по-прежнему ощущал вкус спиртного, пробудивший давних его недругов, которые отчаянно закопошились внутри. Нога жутко болела. А поход на контейнерный склад – как девяносто процентов всех следственных действий полиции – ничего не дал. «Ладно, свидание с Бетт Дэвис отложим до следующего раза», – пообещал он себе.
– Харри Холе?
Харри поднял голову – перед ним стоял мужчина в белом халате.
– Да.
– Идемте со мной.
– Спасибо, но, по-моему, сейчас ее очередь. – Харри кивнул на девчонку, которая сидела, закрыв лицо руками.
Врач наклонился к нему:
– Она тут уже второй раз за вечер. Подождет.
Прихрамывая, Харри зашагал за белым халатом по коридору, вошел в тесный кабинет с письменным столом и простеньким книжным шкафом. Никаких личных вещей.
– Я думал, в полиции свои врачи, – заметил доктор.
– Отнюдь. Обычно нас даже без очереди не пропускают. А откуда вы знаете, что я полицейский?
– Извините. Я Матиас. Просто шел по коридору и увидел вас.
Врач с улыбкой протянул руку. Зубы ровные, один к одному. До того ровные, что напрашивается мысль о вставной челюсти, но только на миг, потому что все лицо такое же симметричное, чистое, с правильными чертами. Глаза голубые, со смешливыми морщинками, ладонь сухая, пожатие крепкое. Прямо как в романе из жизни врачей, подумал Харри. Врач с теплыми руками.
– Матиас Лунн-Хельгесен, – сказал тот, испытующе глядя на Харри.
– Понятно. Вы имеете в виду, я должен знать, кто вы.
– Мы встречались. Минувшим летом. На садовой вечеринке, у Ракели.
Харри прямо оцепенел, услышав из чужих уст ее имя.
– Вот как?
– В общем, это я… – быстро и тихо сказал Матиас Лунн-Хельгесен.
Харри хмыкнул, медленно кивнул.
– Больно мне очень.
– Понимаю. – Лицо Лунн-Хельгесена приняло серьезное и сочувственное выражение.
Харри закатал штанину.
– Вот здесь.
– Ах вот вы о чем… – Матиас Лунн-Хельгесен улыбнулся в легком замешательстве. – Что случилось?
– Собака укусила. Можете обработать?
– Ничего страшного нет. Кровотечение остановится. Я промою раны и наложу повязку с лекарством. – Он наклонился ближе. – Н-да, три раны от зубов. Сделаем укольчик от столбняка.
– До кости прокусила.
– Обычное ощущение.
– Нет, я имею в виду, собака вправду…
Харри осекся и задышал носом. До него дошло, что Матиас Лунн-Хельгесен думает, будто он выпивши. Да в общем-то, вполне обоснованно. Полицейский в порванном пальто, покусанный собакой, с подмоченной репутацией, и выпивкой от него разит за километр. Наверно, вот так он его изобразит, рассказывая Ракели, что ее бывший опять сорвался.
– …Вправду здорово прокусила.
Глава 4
Понедельник, 14 декабря. Прощание
– Trka!
Он рывком сел в постели, слыша эхо собственного голоса меж пустых белых стен гостиничного номера. Телефон на ночном столике трезвонил вовсю. Он схватил трубку.
– This is your wake-up call…[1]
– Hvala, – поблагодарил он, хотя прекрасно знал, что голос записан на пленку.
Он в Загребе. И сегодня летит в Осло. Чтобы выполнить важнейший заказ. Последний.
Он закрыл глаза. Опять видел сон. Не про Париж и не про другие заказы, они ему никогда не снились. Снился всегда Вуковар, та осень, осада.
Сегодня ему снилось, как он бежал. Снова бежал под дождем, снова в тот вечер, когда отцу отняли руку. А четыре часа спустя отец умер, хотя врачи сказали, что операция прошла удачно. Сердце просто остановилось. И тогда он убежал от матери, убежал в темноту, под дождь, к реке, сжимая в руках отцовский пистолет, к позициям сербов, а они запустили осветительную ракету и стали стрелять по нему, но он не обращал внимания, только слышал хлюпанье, с каким пули врезались в склон, а склон вдруг исчез, и он упал в громадную бомбовую воронку. И вода поглотила его, поглотила все звуки, стало тихо, он пытался бежать под водой, но не двигался с места. Чувствуя, как руки-ноги цепенеют и наваливается сон, увидел в беспросветной черноте что-то красное – словно птица, взмахивающая крыльями в замедленном фильме. А когда очнулся, лежал закутанный в шерстяное одеяло, над головой раскачивалась голая лампочка, и от стрельбы сербской артиллерии в глаза и в рот сыпались крошки земли и штукатурки. Он их выплюнул, и кто-то, наклонясь к нему, сказал, что из воронки с водой его вытащил сам капитан Бобо. И показал на лысого мужчину возле лестницы, ведущей из бункера наверх. Мужчина был в форме, с красной косынкой на шее.