Ёрш уставился на обшарпанный бурый пол.
— Рафа… — тихо произнес он, чувствуя, как вибрируют голосовые связки. Звучанием имя напоминало мексиканский мат.
Еще раз сработали пневмотормоза, и поезд замер. Когда прозвучало знакомое ля-до, Ёрш огляделся по сторонам и увидел, что вагон почти пуст. «Байкерши» теперь стояли на платформе, болтали и смеялись, ежесекундно закатывая глаза. Оставшиеся пассажиры сидели поодиночке и на него не смотрели. Ёрш снова зажмурился.
«Проблема в том, что она мне чужая, — подумал он. — С чужими трудно рассчитывать на успех. Нужно найти знакомую. Лишь так можно создать располагающую обстановку: дело-то очень личное. Лишь так можно себя обезопасить, поэтому этим и принято заниматься дома. Либо со знакомой, либо за деньги», — подвел итог он и спросил вслух:
— Интересно, сколько это стоит?
Вспомнилась купюра, которую он нашел, а Хезер Ковингтон подняла и присвоила.
«Наверняка дороже двадцати долларов, — решил Ёрш. — Если, конечно, у тебя нет подружки! — Он глупо улыбнулся и прикрыл рот ладонью. — Подружке и двадцатки хватит!»
Тут появилась мысль. Очевидная, как все хорошие мысли, она сперва показалась абсурдной, но чем больше Ёрш ее обдумывал, тем привлекательнее она становилась. Подобно пятну, мысль расползалась в разные стороны и скоро вытеснила из сознания все прочие мысли. Поезд еще не тронулся, а Ёрш уже решил, куда ехать дальше, зачем и почему.
«Поеду к ней, — думал он. — В тот день на Юнион-сквер она сама говорила, что не прочь этим заняться. „Уилл, — шепнула она, — рано или поздно это должно произойти. Это происходит со всеми людьми на свете! Если хочешь, я готова прямо сейчас!“ — Ёрш разлепил веки. — Да, именно так она выразилась: „Я покажу, и ты сам все сделаешь. Давай, обними меня покрепче!“» — Ёрш сжал кулаки и затаил дыхание. Думать о ней было трудно, даже труднее, чем о Виолет, но вполне возможно, если не называть имени. Имя стало запретным и недосягаемым. «Я все равно его знаю, — успокоил себя Ёрш. — Я помню, как ее зовут!» Однако произнести имя вслух не получалось.
Думать о ее лице было легче и менее рискованно, но, как ни старался Ёрш, четкого образа в сознании не возникало. Сжав виски, он попробовал снова. Ее бледное лицо с гладкой кожей всегда удивляло дружелюбием. В школе, как только выдали тетрадь, Ёрш попытался нарисовать ее портрет, но в каждой следующей картинке сходства наблюдалось все меньше и меньше. Если на первой подобие еще присутствовало, то ближе к середине тетради удавалась лишь абстрактная девушка. Неделю за неделей он копировал первые картинки, вместо того, чтобы рисовать ее лицо по памяти. Многострадальное, стремительно тающее лицо… В последний день получился круг с двумя косыми чертами наверху, эдакий круглый дом без окон без дверей, и Ёрш забросил рисование.
Тогда мир стал плоским, как страницы в детской книжке-раскладушке, и Ёрш решил больше не вылезать из постели. Сама школа превратилась в фигурную глянцевую открытку с острыми краями, и Ёрш с трудом сдерживался, чтобы не пробить в ней дыры. Только, несмотря на его отчаянные усилия, дыры появлялись. Ёрш забыл о ней, забыл обо всех, кроме Виолет, безропотно глотал таблетки, которые ему давали. Да, таблетки он глотал, как торговый автомат — мелочь. Время шло своим чередом.
«Интересно, где она теперь живет? — подумал Ёрш. — Она до сих пор учится в академии Кроули?» Он поразмыслил, взвесил все за и против и решил, что да. «Разумеется, она до сих пор учится в Кроули! — твердо сказал себе Ёрш. — Ее записали туда еще до рождения!» Вспомнился ее отец, крупный, надменный, благочестивый. Эдакий праведник в махровом халате, он любил читать на кухне журнал «Экономист», и не про себя, а вслух. Образцовый отец! Разве такой заберет дочь из Кроули?
Поезд остановился на следующей станции, и в вагон набились полуживые люди. «Это все усталость! — подумал Ёрш. — Бедняги, им хочется свернуться калачиком и заснуть». Он сладко зевнул вошедшим, и кое-кто зевнул в ответ. Рядом с ним устроилась седая старушка в норковой таблетке. «Свидетельница Иеговы!» — решил Ёрш. Старушка ела завернутые в салфетку орешки и что-то бормотала себе под нос. Глядя на нее, Ёрш вспомнил, что умирает от голода. «На это тоже деньги нужны, — сказал себе он. — На жареную картошку с беконом и орешки в меду». Ёрш широко раскрыл рот и ткнул в него пальцем, но старушка не обратила ни малейшего внимания.
Ровно через десять секунд двери закрылись, и станция с женской безропотностью отпустила ветреный поезд. Этот фокус Ёрш видел тысячу раз — двери закрываются, свет на несколько минут гаснет, и, когда двери открываются снова, ты попадаешь в другое место, — но сегодня он воспринимал мир иначе. Например, крепкие двери вагона стали хрупкими, как яичная скорлупа. В спинке его сиденья вырезали дыру, обнажившую темный волокнистый вакуум. Поразительно, но затолканные в дыру обертки, колпачки и прочий мусор лишь усиливали ощущение пустоты. «Сплошная бутафория!» — подумал Ёрш и закусил рукав, чтобы не захохотать. Нереальность захлестнула его волной цунами и засосала еще глубже, чем прежде, но на сей раз Ёрш выдержал. «Это просто волна, — успокоил себя он. — На ней можно кататься, как серфингисты на прибое».
Во впадинах между гребнями волны реальность просматривалась четко, словно в очищенном грозой воздухе. Ёрш увидел, что представляет собой вагон — замкнутую систему, базу, зону ожидания, спроектированную и до малейших деталей продуманную людьми, с которыми он никогда не встретится. «Случайности и совпадения здесь исключены», — заверил себя Ёрш. Он новыми глазами взглянул на каждую деталь, представив вагон в виде чертежа.
С авторами чертежа не поговорить, но определенные выводы напрашивались уже после внимательного изучения вагона. К примеру, не вызвало сомнений то, что проектировщики жили в страхе. Геометрический рисунок на стенах вагона всегда казался бессмысленно-абстрактным, а на деле состоял из тысяч крошечных гербов штата, символизирующих государственную власть; внутренняя обшивка была водонепроницаемой: с такой проще смывать кровь; сиденья расположили подобным образом, не чтобы разместить максимальное число пассажиров с максимальным комфортом, а чтобы максимально точно передать страх проектировщиков. В результате ни один пассажир не сидел спиной к другим.
Ёрш решил выйти на Коламбас-серкл, что, к его удивлению, получилось без особых сложностей. Воронка направлявшихся к дверям сперва затянула его — пространство тотчас сжалось, будто всасываемый соплом воздух, — а на платформе изрыгнула, как отработанный шлак. Шедшие впереди не спотыкались и не падали. «С трудом даются лишь вещи, о которых много размышляешь», — заключил Ёрш. К платформе напротив примчался поезд маршрута D до Бронкса, и давка усилилась. «Надо же, как просто! — удивился Ёрш, позволяя толпе кружить себя по часовой стрелке. — Легко и просто. Куда проще, чем стоять на месте!» Целые семьи протискивались мимо него, словно он был не человеком, а расположенным не в том месте турникетом. За четверть часа поток пассажиров, играющий с Ершом, точно прилив с окурком, пронес его по всей станции и вернул на прежнее место. «Что же я делаю?» — неожиданно подумал Ёрш и замер как вкопанный. Позволь ему туннель, он кружился бы здесь вечно, забыв про зов и миссию. Внезапно толпа рассеялась как дым, и Ёрш остался один. Прислонившись к колонне, он огляделся по сторонам, недоумевая, куда все подевались. Вообще-то на скамейках по-прежнему сидели нищие и туристы, но среди неожиданного затишья они смотрелись жалко, как сироты, которым никогда не дождаться своего поезда.
Неподалеку от колонны, спиной к Ершу, стоял мужчина. А ведь проектировщики вагонов стремились, чтобы пассажиры не поворачивались друг к другу спиной! «Силу свою демонстрирует! — решил Ёрш. — Территориальные притязания». В правой руке мужчина держал черный кожаный портфель (такие в боевиках приковывают к себе наручниками), а в левой — бумажный пакет. Верх пакета свернули несколько раз, но тяжелый сладковатый аромат позволил Ершу безошибочно определить, что внутри. Так пахнут только ямайские пирожки с говядиной!