Дикие лица мужиков обернулись на четверку путников.
— Доброго дня, христиане! — поприветствовал их Савка.
Никто не ответил и не кивнул даже. Мужички в ответ смотрели молча, недобро. Один крестьянин с щучьим лицом, лишь задрал острый подбородок и прищурил глаз.
— Вы кто такие будете-то? — спросил он нахально.
— Пашенные мы с Урюпа, хлеба на продажу привезли.
Половина мужиков при этих словах усмехнулась, переглянулась, а остальные поглядели на ноги путников — у всех, включая немого на ногах были пусть и старые, но сапоги.
Все сверлили взглядами путников, телегу — неприятно, люди вроде и русские, а холодком веет.
— Опоздали мы на ярмарку? — с улыбкой пробасил Данила, незаметно отступая к телеге, где припрятана под мехой была дубинка.
— Да уж опоздали! — засмеялись мужики. — Да ничаво, у нас ярмарка вишь от пасхи до пасхи. Хошь степняка на хлеб обменяем? Добрый раб, а? Токмо чур сапоги впридачу. И лошадку! На ней теперь же не доедете в свой Урюп — киргизы по дорогам рыщут, а вы к запощению привычны али как… раскольщички?
— Сице сталось, православный православных у вас привечает? — Данила с трудом гасил ярость улыбкой.
— Кому православный, кому — веры изменщик.
— Хороши разговоры на краю земли. А повеселей песен у вас нет?
— Воротимся, — шепнул ему Антон, тронув за плечо.
— Амо же вы, православные? — закричал щучьелицый видя, как путники поворачивают вместе с телегой. — Обождите! Обменяем твой хлеб на вареную крапиву да на жареную саранчу!
— Молчите! — яростно шептал Антон сутулясь и напряженно двигая лопатками. — Пущай смеются, лишь бы уйти.
Смех и шутки, летевшие в спину вскоре действительно утихли, путники дошли уже до конца деревушки. Надвигался вечер. На душе немного полегчало — вроде бы страшное позади, но все же указание Вассиана осталось неисполненным.
— Что Вассиану скажем?
— Да так и скажем — едва ноги унесли.
— А бо можа испытывал нас Вассиан, а? А мы не дошли-то?
— Убо испытание — на плахи под топоры казацкие угодить?
— А большо и то!
— Скоморошничаешь да не весело!
— А я честно скажу, братья, — серьезно хмыкнул Савка, гладя лошадь, — ежель меня на угольях жечь начнут казаки, не верю еже хозяином своему языку останусь.
— Не болтай, Савка! Честно скажем Вассиану — в посаде мены нет. Народ о топорах и косах не ведает, травой-бурякой питается, на лягушек ватагами ходит. Да у них даже копалок нет! Сами видели.
Все повеселели.
— Дело говоришь!
— Поди сами живут грабежами. А с такими грешно дела ведать.
— Воистину прав Вассиан — сатанеет мир.
Тут из-за последнего дома на четверку выскочил низкорослый полуголый мужичонка с подбитым глазом.
— Куда же вы, люди добрые?
— Чего тебе? — строго спросил Антон.
— Да вы не обижайтесь на этих босяков бездельных! Хлеб нам надобен — обменяем на что хотите.
Путники остановились.
— Ты почем знаешь? Ты кто такой?
— Я Васька, сын Бармошки. Тута из переселенцев.
— Да не бреши, Васька, нешто есть у вас топоры да косы?
— И топоры и косы есть, новехонькие. И гвозди есть даже и лодки, если надобно.
— Откуда же тут?
— Да вы окраю слободу обошли. Вона там избы добрые, — мужичонка махнул рукой на запад, Климов двор, хочь бы, у него хозяйство большое, все есть. А хлеба нет. Мы казенного ждем, горемыки, да пожаров боимся.
И все же мужичонка не внушал доверия — оборванец какой-то.
— А тебе какой интерес, али ты с того двора?
— Не с того, — захихикал мужичок, — мне за добрый совет много не надо — ложки, али пирога кусок. А может хлебного имеете, ась?
— Не грешим.
— Вижу-вижу, — заулыбался мужичок, — да хочь полкопейки сыщется?
Путники призадумались — странно, в самом деле, что хоть пускай и в нищей деревне при остроге на казенном содержании да не нашлось хотя бы худой косы в обмен на сверхценный хлеб. У страха глаза велики — тоже ведь недостойно ярому приверженцу веры православной. Посовещались, решили, сходить все же на указанный Климов двор. Благо недалеко, и к острожку неблизко. А ежели ничего, то уже тогда точно совесть будет чиста — пошли.