— Во-то! Еже сказывал аз вам?! Поминаете? Еже сказывал?! Приидет час и бес явится лукавый, искусительный, добродетельным братом прикинется, а за пазухой кукиш никониянский!
«Железная» логика, подумал Завадский, поняв в то же время, что секрет популярности этого «пастыря» кроется не в смысле слов, а исключительно в градусе экспрессии. Логика в таких сеансах не то что не важна, она даже противопоказана, поскольку запускает совсем ненужные процессы в головах паствы. Антип и другие приближенные уже кивали и недобро поглядывали на Завадского.
Завадский решил молчать, чтобы не подбрасывать дровишек в этот костер самовозбуждения, но это не помогло. Ни много ни мало, его решили «рассудить» огнем.
— Ежели неправда моя и кандалы на ево руках не воровское ярмо и в чудесах он умелец — стало быть огонь ему нипочем, коли не так — царь небесный защиту явит ему, а мя покарает. Ано токмо батюшки вашего горемычного страху перед божиим повелением нету. Сын бо человеческий не прииде душ человеческих погубити, но спасти!
У бывшего преподавателя лицо вытянулось от таких речей.
Тут уж логика была железной — старик явно видел в нем врага.
Ладони Завадского вспотели, когда его схватили Антип и другой богатырь. Подсоблял им и Данила, будучи тоже крепким приближенным, хотя в глаза смотреть избегал.
Решено было Завадского посадить пока в амбар на кобелиную цепь.
Сидя в темноте, среди снующих мышей, Завадский тяжело дышал, пытаясь обуздать ярость. В конце концов ему это удалось. Он закрыл глаза, испытывая себя. Нет, лысый призрак уже похоронен.
Через несколько часов Данила пришел к нему, а с ним — Капитошка. Принесла кутью. Сколько раз кормила она его в немощной болезни. В темноте сверкнули прекрасные глаза. Луч света в бесконечном вселенском мраке.
— Хочим потолковать с Вассианом, — сказал Данила извиняющимся тоном. — Лют он во гневе — вестно, но отходчив. А сегодня в настроении свиреп владыко так то хворь ево в коленях и в печени точит. Назавтречка потолкуем, а ты в ножки упадешь, покаешься, Христом богом молить станешь, ножки целовать.
Завадский помотал в темноте головой, звеня цепью.
— Не в хвори дело.
— Еже тогда, Филипп? — расстроился Данила.
— Пустить бы гонцов в соседние общины и передать их владыкам предложение приказчика Мартемьяна Захаровича.
— Ужели послушали бы?
— Им про чудеса неведомо, а возможность без риска для себя торговать с Причулымским острогом вынудит их накрутить Вассиану хвост.
— Ась?
— Здраво. — Прозвенел голосок.
Завадский улыбнулся в темноте нежным очертаниям и синему блеску.
— Только мечты это все, Капитошка.
— Почему мечты?
— Потому что я на цепи, а другие общины без Вассиана днем с огнем не отыщешь.
— И не везде нужен Вассиан. Завтра батька мой едет в оленьи топи в скиты старца Серапиона. А с ним братец мой младший Ерема, знаком он тебе. Ему слова твои передать могу, да токмо как не уличили бы Еремку? Ко владыке Серапиону его не допустят.
— И ладно! — оживился вдруг Завадский. — Не нужен ему никакой Серапион. Пускай просто расскажет местным поболе все как есть — так и так дескать, хотели посланцев Вассиана казаки на шкуры пустить, да те предложили торговать и на том сговорились. А у казаков и топоры и ружья и пилы, и плуги новые. И железа, и тканей! Слух дойдет до нужных ушей.
— А большо дело верное, Капитошка, — согласился Данила, — серапионова община как три нашей. Ужо дойдет.
Девушка улыбнулась и кивнула.
Глава 9
Когда Завадского вытащили на свет божий он потерял счет времени. Часы слились в дни, а может в недели. Он видел сны, бредил порою, но одно помнил — у того, кто здесь жил, позади ничего, кроме смертельного мрака.
Странный храм Вассиана вырос еще на две сажени — видимо заслуга привезенных им топоров. Приближенные притащили его в избу, бросили к старческим ногам.
— Ведаю аз, Филька, что ты, поганец, проклятый вор, и не токмо посем, еже Кирьяк подобрал тебя в кандалах диковинных. Я все наперед зрю. Тут и не надо бараном скакать, в бубен бить яко здешние дикари. Место тебе на этом свете на виселице, а после Страшного суда в геене огненной.
Завадский сидел на коленях, не поднимая головы. Видимо вид врага в таком жалком, сломленном состоянии убеждал Вассиана в преувеличении изначальной угрозы — старец говорил спокойно, даже как будто дружелюбно.
— Но судьею тебе будет отец наш небесный, наше дело токмо молить его и спасителей о благословении, а отступников, псов как ты, гнусных никониянцев и иоакимцев врагов божиих клясть. Ано ты ловок с тебе подобными и в том греха нет, чтобы злое о злое доброе принесло. Поедешь сызнова в диаволу Мартемьянке с двумя обозами. Пригляд за тобою будет, индо бежать удумаешь — ловить не станем, чай православные люди, не невольщики, а напустишь казачишек — не боимся. Ступай же, собака вор.