– Александр, не стоит сгущать краски, даже так образно. Вспомните Салтыкова-Щедрина. Ровно то же самое происходило еще в девятнадцатом веке. Такова уж наша русская ментальность. Наше наследие, или самобытность, если хотите. Но живем же. Не все так печально. Основная масса будет и дальше молчать, но есть же соратники и друзья.
«И где же они были, когда один мудак закрыл проект, перечеркнув труд всей Вашей жизни?» – хотел ответить я, но сдержался и не стал портить настроение старику в час его триумфа. А только добавил:
– Давайте выпьем за друзей, таких как Вы и Андрей. За нас. Великих и ужасных телепортавтов.
…Андрей появился в дверном проеме. Он осушил протянутую глиняную чашку с водой. Остатки вылил на голову. От радости я схватил его в охапку и приподнял. Профессор тоже подбежал к нам и обнял обоих, похлопывая Андрея по плечу.
– Никогда, никогда больше добровольно на это не подпишусь! – Андрей выглядел усталым. Я вспомнил себя после первого перемещения. Действительно – добровольно еще раз пережить такое… Тело после перемещения еще долго казалось чужим, собранным по кусочкам. И боли – они стихли только через сутки.
–Как все прошло?
– Мы все молодцы. Теперь я спокоен за будущее. Ученики были безумно рады увидеть меня живым и здоровым. Это дорогого стоит… Мне даже не пришлось ничего выдумывать. Я лишь сказал им, что пришел, чтобы поддержать их в трудный час, укрепить их веру. Дальше они и сами смогут противостоять злу, побеждать его любовью, и даже в самый трудный час я всегда буду рядом. Останусь в их сердцах. И все это правда. Я нисколько им не врал.
Пока Андрей все это говорил, мы с профессором аккуратно уложили его на кушетку и стянули верхнюю одежду.
– Тебе нужно поспать, Андрей. Набраться сил. Только один вопрос: сколько у нас дней, до операции «Распятие»?
– Четыре дня. Через четыре дня нужно меня распять, потому, что через семь дней, я уже воскрес.
– Все. Спи. У нас еще вагон времени. Подождет. Остальное подождет.
12
Мы готовились к самой важной реконструкции в истории человечества. Нужно было рассчитать, как воспроизвести эпохальные моменты нового завета. Последний день в Гефсимании и Тайная Вечеря не требовали усилий извне, Андрей мог прекрасно справиться сам. А вот арест, суд совета первосвященников, Голгофа, распятие и погребение – тут без посторонней помощи было не обойтись. Кто-то должен подтолкнуть, завести механизм, соединяющий воедино сложную цепочку событий, и контролировать все со стороны.
Роли двух великих кукловодов были уже определены. Андрей – Христос, а Ланской – Иосиф Аримафейский. На нашей шахматной доске вакантным оставалось место хоть и мелкой, но очень важной фигуры, без которой ничего не выстраивалось. Фигуры, разыгрывающей партию, знаковой фигуры – Иуды Искариота. Конечно, можно было найти «доброжелателей» в стане Андрея, готовых настучать на учителя, но на это требовалось время, а события могли выйти из-под контроля. Деваться некуда: пришлось мне становиться этим жалким уродом. Семен Давыдович подключил кое-какие связи, и я получил аудиенцию у очень важного человека, которого звали Ханнана. Один из старейших и уважаемых первосвященников, почтенный и, пожалуй, самый влиятельный старец Иерусалима официально отошел от дел, но фактически удерживал всю власть, пользуясь поддержкой своего зятя – первосвященника Каиафы: продолжал распределять должности и распоряжаться казной храма. Ханнана принимал у себя дома. Даже по протекции мне пришлось ждать встречи несколько часов. Я успел выспаться сидя в приемной комнате, пока слуга не растолкал меня: «Вас ожидают».