Тело при погребении обматывают пеленами. Но вместо обычной смирны и алоэ я использовал другой специальный состав для бальзамирования. Над составом, как и над подобием динамитной шашки, я трудился больше года. Новое суперщелочное вещество за три дня разъедает любое биологическое тело без остатка. Вот так-то. Ну а с огромным булыжником все чуть проще. Всего-то пришлось изобрести динамитную шашку. Когда мы с римлянами закрывали вход склепа огромным булыжником, я успел подложить несколько зарядов в виде камушков. Перед уходом я протянул к одному такому «камушку» бикфордов шнур. Останется только с приличного расстояния подпалить шнур, и adieu. Я не стану забивать тебе голову тротиловым эквивалентом, но, поверь, огромный камень, закрывающий вход в склеп, разнесет в клочья. Стражники услышат гул, то есть взрыв, придут посмотреть, а куски огромного булыжника будут валяться по сторонам. Точно как в Писании: землетрясение, камень отворяет гробницу, могила оказывается пустой.
Чем больше я об этом думаю, тем больше верю в фатум. В особое Божественное провидение. Все уже было предрешено. Даже твой безумный поступок оказался частью библейской истории. Ты помнишь, в Евангелии описано, как Иуда приходит к первосвященникам, просит спасти Иисуса и возвращает деньги за предательство? Мы ведь этого не планировали. Я случайно встретил разъяренных стражников, волочивших тебя. Как умудрился договориться о выкупе, пока они тебя не убили?..
…Что, устал? Извини, я что-то сильно разошелся. Давай, Саша, набирайся сил. Нам еще предстоит доиграть эту сложную партию.
17
Я проснулся, чувствуя себя намного лучше. Видимо, проспал довольно долго. В голове уже не шумело. Немного ныли отбитый бок и перемотанное правое предплечье, но боль была незначительная.
Лучи теплого апрельского солнца заполнили комнату, словно провозглашая: «Вот он, новый день, вселяющий надежду. Он настал. Жизнь прекрасна в любых ее проявлениях, и нет на свете ничего лучше, чем продолжать жить, просто радуясь милым лучикам». На меня нахлынули воспоминания, такие же теплые и светлые, как апрельское солнце.
Я никогда не был лидером. Так повелось с детства. Я часто болел. Мои родители так со мной намаялись, что, видимо, ни на что особенно не рассчитывали: главное, чтобы был здоров. Меня это очень устраивало. Далеко не все дети хотят доминировать, но почти все любят приврать, приукрасить, выискивают возможность выделиться хотя бы в чем-то. А я чувствовал, что мне не надо ничего доказывать. Мне просто было комфортно находиться там, где я есть. И обычно это место было в тени. Я привык зависеть от других людей и не любил сам принимать решения. Не могу сказать, что я при этом был глуп или плохо учился, – так, не лучше и не хуже других. Хотя позже мне таки довелось получить хорошее образование, повлиявшее на выбор моей профессии.
Начиная со средних классов я стал вечным Санчо Пансой. И мне это было по душе. Нет, я не лебезил перед сильными, не поддакивал вечно, ни за кем не таскал за портфелей. Но при этом всегда дружил с самыми интересными ребятами. Как так выходило, не знаю. Возможно, это чистая физика: противоположные заряды притягиваются.
Моя дружба с Андреем стала закономерной. Пять лет, начиная с первого курса, мы провели бок о бок. Он заразил меня тягой к знанию, таская по дополнительным занятиям. Молекулярная физика, термодинамика. Мы интересовались новейшими научными достижениями. Именно его неуемная энергия, ну и провидение, привели нас в ангар Аркадия Владимировича Колосова.
В Палестине я встретил другого Андрея. Он был старше и мудрее. Он уже был не просто моим другом – он в одночасье стал другом для огромного числа своих последователей. И все же что-то осталось в этом человеке от моего питерского товарища. Я до сих пор не мог принять и одобрить его выбор, но именно под лучами апрельского солнца мне открылось понимание всего величия поступка Андрея.