И снова, как тогда на кладбище, Гарри попытался проявить характер. Превозмогая боль, стискивая зубы, чтобы не заскулить, он поднялся. Воздух нагрелся стихийным выбросом магии — совсем слабым — и Волдеморт разве что развеселился. Взмах палочкой — и всё прошло.
— Раздевайся, — негромко скомандовал он. Убивать слабого мальчишку не хотелось, но тот готовился отдать Богу душу и без его помощи. Мог бы, конечно, кинуть и диагностические чары, которые он пусть слабо, но знал, но мальчику нужно было понять, что за каждое своё действие здесь он будет отвечать.
— Нет, — хрипло ответил Гарри готовясь получить Империо.
— Думаешь, я тебя убью? Нет, — тень улыбки скользнула по тонким губам. — Нет, не убью, но неподчинения я не потерплю. Антонин!
Долохов подошел к нему рядом, внимательно смотря. Прямой и мрачный, красивое лицо с синими глазами, волевым подбородком и римским носом хранило следы страдания. Вокруг рта залегли жёсткие складки.
— Да, — вот так вот просто. Без господин, хозяин, барин.
— Раздень мальчишку. Полностью раздень.
Гарри попытался отшатнуться, когда стальные руки ухватили его за рубашку. Послышался треск раздираемой ткани и комментарий:
— Эти тряпки надо сжечь, пока кто-нибудь не набрался вшей. Мне этой живности и в Азкабане хватило.
Большего унижения, как Гарри казалось, испытать он не мог. Даже перед бандой Дадли была только дикая физическая боль, а тут убийца его родителей смотрел, как его раздевают, видел или явно догадывался о том, как его унижали. И Долохов с его отстранённым лицом, разглядывающий синяки на его рёбрах, почерневшую и распухшую правую руку.
— Я сам! Я сам! — Гарри попытался отскочить, чувствуя себя участником фарса под названием «Жизнь и проёбы Гарри Поттера». Долохов на миг остановился и посмотрел на хозяина, как бы вопрошая, стоит ли продолжать или, быть может, мальчишку успокоить заклинанием невидимых пут?.
— У тебя был шанс сделать всё добровольно. Ты от него отказался. Продолжай, Антонин.
В голосе Тома не было той истерики, что была на кладбище, одна холодная отстранённость. Долохов тем временем достал небольшой, но острый нож, и перерезал старый ремень Дадли, застёгнутый даже не на последнюю, а на самодельную дырку, проковырянную гвоздём.
Перед пожирателем и его господином предстал до ужаса худой подросток, покрытый синяками, рубцами от ремня и ссадинами. Из-под тёмных боксеров по худым ляжкам текла кровь, перемешанная с выделениям. Волдеморт на миг замер. Сколько же он видел таких мальчишек? На миг ему показалось, что он снова в приюте Вула. Быстро прогнав воспоминания и оценив ситуацию, он подождал, пока Антонин сорвёт с парня трусы, оставляя его в носках, будто бы в насмешку.
— Готово! — по-военному чётко отрапортовал Долохов, разворачивая парня спиной к Тому. Узкая спина была багрово-фиолетового цвета, кое-где кожа лопнула и сочилась кровь. на ягодицах дела обстояли ещё хуже, но источник крови всё равно определялся. Было понятно, что она идёт из заднего прохода. Гарри не мог видеть сейчас своего врага, но мог поклясться, что тот брезгливо скривился. Или, может, откровенно потешался, поняв, что Дадли сотворил с ним? Он обернулся, бросил на Волдеморта взгляд — но тот казался оценивающим, задумчивым, и губы были строго сжаты в тонкую полосу: ни дать, ни взять, Макгонагалл, а не Волдеморт.
— Обопри его грудью о стол и наклони, — послышался приказ.
Гарри толкнули вперед; он упал, неловко взмахнув руками и теряя равновесие. Если бы не услужливо подставленный стул, снова ударился бы об каменный пол. Вместо этого он распластался уже по столу. упав на него грудью. Руку прострелило болью от локтя до плеча; на неё нельзя было опереться и привстать, разве что молча терпеть и стискивать зубы, чтобы не слышать собственных непроизвольных стонов. Сама по себе унизительная поза, осознание того, как его холодно рассматривают трое мужчин — всё это заставило поневоле покраснеть. Но язвительных комментариев не было. Лишь бы и дальше стояла тишина. лишь бы его больше не трогали, никто не трогал, лишь бы отпустили, и появился бы директор, Кингсли из Аврората, его отбили бы… Гарри прислушался к себе. Нет, в это не верилось. Унижение продолжалось. Прохладные, хотя не холодные до дрожи руки дотронулись его, проверяя, что с разорванным анусом. Он ощутил нажатие, дёрнулся, услышал приказ стоять тише; и другая пара рук удерживала его на месте, чтоб не вырывался. Ягодицы развели в сторону. Гарри теперь мог только догадываться, как Волдеморт счастлив видеть его таким раскуроченным. Он ведь видел в маленьком зеркальце в своей комнате, во что превратил его зад Дадли с дружками.
— Инкарцеро, — и Гарри понял, что он привязан к столу за руки и ноги. — Принеси мне аптечку.
А дальше была унизительная боль. Волдеморт, должно быть насиловал его. Сначала ему прижгли всё жгучей жидкостью, судя по запаху, это был Листерин, обеззараживающая жидкость — он подивился, откуда она у магов, пока не закричал от жгучей боли — затем грубые пальцы полезли в его внутренности и снова плеснуло кровью.
— Так и есть, всё порвано. Надо шить. Ты будешь помогать.
Тома Реддла редко можно было удивить, а напугать и того реже, но сейчас он почувствовал как холодок злости пробежал по его загривку. Его били в приюте, бывало, и случалось там и подобное, но хорошо, что не с ним, но ведь те люди и не были обязаны любить его. А здесь парня искалечили родные люди, уж лучше бы отказались совсем, но чтобы так! Хорошо, что глупый дамблдоровский мальчишка не видел, и не понимал что с ним. Между ягодиц был кусок выпавшей, окровавленной ткани. Зрелище тошнотворное, а вместе с тем Волдеморт никак не понимал, почему этим маглам вообще было позволено с ним такое делать? Разве мальчишка не был драгоценностью Дамблдора? Тот в самом деле был так беспечен, что полностью на них полагался? Ему казалось злой иронией, что самые мучительные страдания парню причинил не он, а те, кто находился, пусть и формально, на другой стороне. Он относился к маглам с презрением, считал их туповатыми, считал почти животными, и теперь утвердился в этом мнении ещё прочнее. Он мог бы, наверное, пуститься в насмешливые рассуждения, смеяться над мальчишкой, но тот не услышал бы его, да и топтать и без того растоптанного врага смысла не было. Всё, что он сейчас мог — это промыть и осторожно заправить на место. Кое-где наложить швы и как можно быстрее найти целителя. Листерин, как ни странно, подошёл, хотя подросток задрожал и затрясся. Том кивнул Антонину, и тот дополнительно прижал Гарри за плечи, наблюдая, как тонкий палец хозяина нащупывает складку и вводит всё на место. Швы были грубые, но исключали дальнейшее выпадение.
И Гарри сломался окончательно. Он уткнулся лицом в локоть и глухо зарыдал, готовясь умолять тирана о скором конце, а мука всё продолжалась. Том посмотрел на мальчишку, понимая, что, судя по состоянию, его не насиловали в классическом понимании, а просто калечили, и причём весьма успешно. Нужно было что-то сказать, и он сказал.
— Не ревите, молодой человек, радуйтесь, что вам туда стекловаты не напихали.
Сказано это было прохладным равнодушным тоном — скажи он это снисходительно, Гарри упал бы в обморок от осознания того, что злейший враг — и тот пожалел его, глядя на эти унижения. Это не мешало мальчику подвывать от боли и из последних сил вырываться от своих мучителей.
Долохов не выдержал.
— Может, ему зелья дать?
— Нет. Он слишком жалок и просто помрёт, а заживляющее… Сразу видно, что ты никогда зельями не интересовался. Оно заживит как есть. Видел рожу Грюма? То-то и оно. Держи мальчишку, я сейчас шить буду.
Гарри снова взвыл, и ему казалось, что Волдеморт загнал в него не одну, а сотню игл, длинных стальных игл, и будет мучить его ещё долго — просто потому, что он хочет его страданий. Ему даже казалось странным, что он не обратился в зверя, не рвёт его своими острыми клыками, а начинает мучить лишь понемногу. И он ничуть не сомневался, понимая, в чьих он руках, что Волдеморт его убьет, что нынешние его действия — часть очередного ритуала. Только одного не понимал — почему Волдеморт не хохочет от радости и так странно сосредоточен; словно бы даже чем-то разочарован. За этими раздумьями в определенный момент боль отступила. Мучительная экзекуция кончилась.