Договорив, Барклай посмотрел на большие, висевшие на стене часы, которые каждый час давали о себе знать переливающимся звоном:
– Прошу извинить, господа… дела… Оставляю вас наедине. Надеюсь, вам будет, о чём поговорить.
Скрестив руки на груди, Никола-Шарль Удино стоял у окна и смотрел вдаль. Который день он не находил себе места: уж лучше кровопролитное сражение, чем эта тягомотина под названием ожидание. Когда он нервничал, его и без того бледное лицо на фоне рыжеватых волос и бакенбард казалось совсем бескровным, как у больного после тяжёлого недуга. Ну, прочему, почему император медлит, не присылает курьера с приказом о начале выступления в сторону Петербурга? Бесспорно, Бонапарт с главным войском через пару месяцев займёт Москву. Но он, Удино – маршал Франции, герцог Реджио, – должен занять Петербург ещё раньше, ведь Петербург столица Российской империи!
Вспыльчивый по характеру, Удино едва не подопнул стоявший рядом табурет… Достал трубку, набил табаком и быстро раскурил. Прошёлся по комнате, в центре которой стоял массивный стол с расположенными на нём топографическими картами. Это его немного успокоило. Удино коллекционировал курительные трубки, хотя сам курил не часто – в основном в часы душевного волнения.
Просторная комната на втором этаже особняка, который Удино занимал со своим штабом, наполнилась ароматом турецкого табака. В этом же особняке находились личные покои маршала, любезно предоставленные городским градоначальником графом Грабовским, дом которого стоял рядом.
Но тяжёлые мысли касались не только времени начала наступления на Петербург. Его сводно-гренадёрская дивизия, усиленная ныне до корпуса, отличилась во многих боях, в первую очередь в знаменитых победных сражениях под Амштеттеном, Аустерлицем и Фридляндом. Но под Амштеттеном она входила в состав авангарда Мюрата, а в сражениях под Аустерлицем и Фридляндом – в состав корпуса Ланна. Здесь же, на Петербургском направлении, ему, маршалу Удино, придётся действовать самостоятельно. Получится ли?
Свою самостоятельность он уже проявил несколько дней назад при попытке захвата Динабурга. И получил…
Крепость в Динабурге начали возводить в 1810 году, с целью прикрыть переправу через Западную Двину на пути в Петербург. Здесь же должны были храниться запасы для северо-западной группировки русских войск и размещаться её тыловые подразделения. Несмотря на то, что к войне бастионы не достроили, крепость представляла немалую силу: гарнизон насчитывал 2500 человек при 80 пушках и мортирах.
Отход 1-й Западной армии к Дрисскому лагерю открыл французам подступ к крепости, и 1 июля войска Удино прямо с марша пошли в атаку. Кавалерийский полк повёл в атаку сам Удино. Напрасно маршала убеждали, что кавалеристы не могут атаковать крепость, двигаясь по двое по качающемуся понтонному мосту и под неприятельским огнём. В итоге французы оказались под артобстрелом с фронта и тыла, испуганные лошади прыгали в реку. И лишь тогда Удино дал приказ к отступлению. Бой обошёлся серьёзными потерями, и все надеялись, что маршал сделает из этого выводы, тем более, что инструкции Наполеона не предписывали захват Динабурга. Но в последующие два дня Удино делал новые попытки овладеть крепостью. И снова защитники отбила все атаки. Лишь в ночь на 4 июля, получив приказ Наполеона отступить от Динабурга, Удино, потерявший трое суток и несколько сот человек убитыми, ранеными и пленными, отошёл от крепости. Первая самостоятельная операция закончилась для него неудачей. Получится ли на этот раз?
К чёрту мрачные мысли – теперь получится! У противостоящего ему корпуса Витгенштейна сил в 2 раза меньше. А ещё войска Макдональда, расположенные на рубеже Рига – Динабург, обойдут русских с севера и замкнут кольцо. Витгенштейну ничего не останется, как сдаться.
Всё получится, обязательно получится! Главное – император верит в него, знает боевые качества Никола-Шарля Удино, в первую очередь – храбрость. Удино вспомнил, как в разгар сражения под Фридландом в расположении его дивизии появился сам Наполеон. Он, Удино, тогда ещё бригадный генерал, встречал своего императора. Встречал в таком виде, который красноречиво говорил о происходящем ожесточённом сражении: лицо в пороховом дыму, мундир изодран в нескольких местах; полуоторванный эполет едва держится на пуговице. Первое, что он сказал, точнее, прокричал императору, было: