— Есть еще один документ, — сказал он, вытаскивая снизу вторую бумагу.
Она вытерла слезы и взяла ее. Джек выпустил ее руку и поднялся на ноги, словно он не хотел наблюдать, как она читает. Он молчал, и его молчание пугало ее.
Второй документ был толще, чем первый, на нем были печати и ленточка. Она открыла его так, как открывала свои ящички, преодолев желание зажмуриться, перед тем как взглянуть на него. Расправив страницы, она начала читать.
Потом прочитала второй раз.
Она посмотрела на Джека, но тот застыл на месте и молчал.
— Как тебе это удалось? — спросила она дрогнувшим голосом.
— Я постарался. — Его быстро промелькнувшая ухмылка была совсем такой, как раньше, — дерзкой и ослепительной. Очень похоже улыбался его маленький сын. — Хотя это было дьявольски нелегко. Как ты можешь себе представить, маркизу это совсем не понравилось. Но я сказал ему, что если он когда-либо попытается снова вмешаться в жизнь Джейми, то никогда больше не увидит ни меня, ни его. У отца, может быть, дикий нрав, но он по-своему любит меня.
Она неожиданно всхлипнула.
— Но, Джек….
Он встал перед ней на колени и взял ее за руку.
— Я люблю тебя, Ливви. И всегда буду любить. Но может случиться так, что мы не поженимся. Тебе нужно знать — что бы ни случилось, ты защищена. Этот документ удостоверяет, что ты являешься единственным опекуном Джейми до тех пор, пока не захочешь изменить такое положение вещей.
— Но ты его отец.
Он пожал плечами:
— Мы в разводе. А так даже у моего отца не будет прав на Джейми, если ты не согласишься на это. Никто не сможет забрать у тебя ребенка. Клянусь честью.
Она зарыдала, рыдания душили ее, но он улыбался.
— Ну вот, — сказал он, забирая у нее бумаги и опуская их в свой карман. — Мы же не хотим, чтобы чернила расплылись.
Он обнял ее, и она вдруг тоже оказалась на коленях, прижалась головой к его груди; пять лет горестей, печали и одиночества изливались из нее, как старая отрава. Он гладил ее волосы, качал ее и шептал, что все хорошо, что ей теперь ничто не угрожает, что он никогда не покинет их снова, пока они живы. И в глубине ее сердца начал расти сбереженный крошечный росток надежды.
— Я никогда не плачу, ты знаешь, — последний раз всхлипнула она и засмеялась. — Ты превратил меня в мокрую гусыню.
— Пусть, если это счастливые слезы, — бормотал он.
— Я думаю, Джек Уиндем, — смогла в конце концов заговорить она, — ты стал именно тем мужчиной, в которого я влюбилась пять лет назад.
Когда он дрожащими пальцами вытирал ей слезы, глаза у него были ясными, как рассвет.
— Ты сможешь снова полюбить меня, Лив?
Она улыбнулась, зная, что ее сердце снова открыто для него.
— Я всегда любила тебя без памяти, Джек.
— И ты ничего не имеешь против моего сватовства?
— Н-ничего…
Он издал страдальческий звук, но продолжал улыбаться.
— У тебя были причины желать моей смерти, — признал он. — Но ты спасла меня.
И он стал целовать ее, его руки блуждали в ее волосах, его сердце стучало ей навстречу, его губы были такими нежными, что она закрыла глаза и наслаждалась незнакомым ощущением счастья.
А потом он осторожно поцеловал ее в мокрый нос.
— У меня есть еще один сюрприз для тебя, Лив.
Она потерялась в его сладких поцелуях и не сразу поняла его.
— Еще сюрприз?
Но Джек уже смотрел куда-то за ее спиной и с широкой ухмылкой поднял ее на ноги.
— Милорд, — важно, как на торжественной мессе, произнес дворецкий Харрисон, — ваши гости здесь.
И вдруг, подобно чуду, появился он.
Высокий для своего возраста, тоненький мальчик. Его зеленые глаза цвета морской воды — отцовские глаза — сияли счастьем, он смеялся.
— Мама! — завопил он и бросился к ней.
— Джейми! — крикнула она и раскинула руки.
— Боже, — сказала Джорджи от двери, — что случилось с вами обоими?
Но Оливия была слишком занята, чтобы ответить. Она кружила своего сына, вдыхала его детский запах и думала, как замечательно чувствовать его тяжесть в своих руках и каким все было серым и унылым без него. За последние годы она жила только немногие дни — дни, когда могла видеть своего мальчика.
Потом Оливия оказалась перед ним на коленях; она отвела волосы с его лба и стала слушать возбужденный рассказ о лодке, на которой он только что плыл, о шторме, в который они попали, и о буквах, которым его учила тетя Джорджи; и вообще, где она была?
— Я уехала, чтобы привезти к тебе одного человека, любовь моя, — сказала она. Наклонившись, она зашептала ему в ухо: — Ты видишь того мужчину позади меня?