Он широко открыл глаза.
— Кто он?
— Он твой папа.
Джейми, очень серьезно, с широко раскрытыми глазами уставился на человека, который, оказывается, был его отцом.
— И где ты был? — требовательно спросил он.
Голос мальчика прозвучал неприветливо.
Джек опустился перед ним на колено.
— Старался вернуться к тебе и твоей маме.
— Почему так долго?
— Потому что был на войне. И к тому же сначала мне надо было научиться стать хорошим отцом.
И Джейми, поставив руки на бедра, откинул назад голову и нахмурился.
— Хорошо, — сказал он. — Я считаю, нам надо дать тебе попробовать.
— Это все, чего я прошу, — сказал Джек, и глаза его заблестели от слез.
Наконец-то, после пяти долгих лет, у Оливии появилась надежда.
Могло быть хуже, думал Джервейс. Он по крайней мере содержался в государственном секторе Ньюгейта — до окончания переговоров с правительством. Они знали — он будет говорить. Ему просто нужно убедить их, что полученная ими информация стоит запрошенной компенсации, а это будет, не трудно. И у него есть еще козырь про запас.
Поэтому он и торопился закончить письмо, когда дверь позади него распахнулась.
— Подождите, я сейчас освобожусь. Пишу своему дяде, маркизу, предлагаю назначить мне денежное содержание в обмен на то, что имя семьи не будут трепать в скандальных газетенках.
— Ах, не думаю, что это необходимо.
Джервейс повернулся с улыбкой облегчения. Ему не хотелось признаваться, насколько он напуган тем, что здесь его могут найти не те люди.
— А, хорошо. Это ты. Он несколько натужно хохотнул. — Так они собираются заплатить мне больше за молчание? Прекрасно! Признаюсь, я опасался обернуться и увидеть этого маньяка Хирурга, охотящегося за мной. — Его передернуло. — У парня нет чувства юмора, знаешь ли.
— Знаю, Джервейс. К счастью для тебя, он все еще надежно заперт в тюрьме. Поэтому здесь я.
Джервейс натянуто засмеялся.
— Вот и хорошо. Как думаешь, тебе понравится Вест-Индия? Я слышал, там отлично.
— Да, конечно. Эта тюрьма, она не идет тебе, как мне кажется.
— Я не задержусь здесь долго.
— Нет-нет, не задержишься. А сейчас закрой глаза и позволь мне сделать тебе приятное.
Джервейс хохотнул.
— Ты сделаешь приятное мне, а я сделаю приятное нашим друзьям. Я знаю кое-что интересное, и, думаю, мне хорошо заплатят за информацию. Достаточно, чтобы мы смогли отправиться на Барбадос.
Хитро подмигнув, он немного откинулся назад, вытянул ноги и закрыл глаза, как ему было сказано. Не следовало ему этого делать. Прежде чем он смог вскрикнуть, его горло было перерезано от уха до уха.
Глаза его удивленно открылись, удивление в них успело смениться ошеломлением. Он глянул вниз, как если бы его привел в замешательство вид ярко-красной крови, хлынувшей на его опрятный костюм и затем на пол. Глядя на того, кто сделал это, он медленно оседал, как выброшенная тряпичная кукла, пока его голова не упала на незаконченное письмо. На лице его застыло выражение, словно он успел подумать: «Меня оставили в дураках».
Так и есть, подумала Мими, вытирая нож о светло-коричневые панталоны покойника и вкладывая его в ножны на бедре.
— Бедняжка, — сказала она мягко его тускнеющим глазам. — Плохо, что ты не знал — не только Хирург любил ножи. На самом деле, — она склонилась к его уху, — он научился этому у меня.
На прощание она поцеловала Джервейса в голову, натянула капюшон, осторожно ступая, прошла по залитому кровью деревянному полу к двери и постучала.
— Все кончено? — спросил надзиратель, отводя глаза.
Она похлопала по его груди рукой с безупречными ногтями и прошла мимо.
— Да, конечно.
Потом, зная, что вопросов не будет, Мими спокойно вышла из Ньюгейта и отправилась домой.
Эпилог
Все было так, как Джек рисовал в своем воображении. Солнечное утро, ярко-синее небо, какое бывает ранней осенью. Деревья уже начали желтеть, но было еще тепло. Джейми и его кузина Лалли бегали по лужайке за новым щенком. В доме шли работы — они с Оливией превращали Оук-Гроув в дом, безопасный и удобный для растущих детей. Где, на худой конец, он мог бы присматривать за ними, находясь поблизости.
Его семья вела себя так, как он и опасался. Никаких угрызений совести, никакого раскаяния за содеянное. Вернее, не совсем так. Они горько сожалели, что им не удалось похитить Джейми, чтобы воспитывать его так, как принято в Уиндеме.
Таким же образом они отреагировали на убийство Джервейса. Не со стыдом за его предательство. Они были в ярости, что Джек разоблачил его. Им было жаль легкомысленного повесу, каким они считали его, Джеку не позволялось сказать о нем ни единого плохого слова.