Он помнил ту вечеринку. Энни жарила цыплят, а он готовил коктейли. Том Нестор жутко напился. Энни внимательно наблюдала за ним и в конце концов попросила Алека добавить в его коктейль воды. Том принадлежал к типу людей, которые, выпив слишком много, совершенно преображаются. Он становился плаксивым и изливал свои личные проблемы на всех, кто соглашался его слушать. В тот вечер он оплакивал свой разрыв с какой-то женщиной и совершенно извел всех окружающих. Энни пыталась образумить его.
– Ты слишком много болтаешь, когда выпьешь, Том. Ты говоришь такие вещи, о которых будешь жалеть, когда протрезвеешь.
Однако Том, видимо, не мог справиться с собой и продолжал плакаться до самого утра. Энни не позволила ему ехать домой в таком состоянии. Она устроила его в комнате для гостей, но утром они обнаружили, что он спит, свернувшись калачиком, на полу в гостиной под овальными витражами.
Алек, расслабившись, лежал в постели, воспоминания приходили и уходили, но алкоголь так и не ослабил сексуального возбуждения. Наоборот, он только путал мысли, воспоминания, всплывавшие в голове, выходили из-под контроля: грудь Оливии – белая и гладкая в полоске света, сочившегося из другой комнаты: тоненькая линия золотой цепочки, стекавшей прямо в ложбинку между грудей: твердые соски под его пальцами. Он сделал еще один глоток текилы, пытаясь вызвать перед мысленным взором лицо Энни, ощутить ее присутствие. Все напрасно. Смирившись, понимая, что в его воображении Энни лишь олицетворяет теплоту и уют тела Оливии, он сунул руку под одеяло.
Он кончил яростно, словно взорвался. Теплый поток слез пролился из его глаз.
– Энни, – прошептал он. – Я больше не хочу быть один.
Он забылся глубоким, тяжелым сном. Ему снилось, что маяк приподняли над землей: человек двадцать или больше взяли его на плечи, а затем, шатающийся и скрипящий, поставили На рельсы. Люди радостно кричали, а у Алека сердце гулко стучало в груди. Они присоединили к маяку систему из канатов и блоков, и гордая, высокая белая башня начала свое медленное путешествие по рельсам вглубь материка. Алек первый услышал треск, первый увидел, что раствор между камнями превращается в порошок. Он начал размахивать руками и кричать, чтобы они остановились, но его никто не слышал за восторженными криками людей. Маяк разваливался на огромные куски, которые медленно падали на песок. Алек бросился к нему, но рядом стояла Энни. Она схватила его за руку, и он увидел, что ее губы двигаются. Но он почти ничего не слышал из-за грохота рушащегося маяка.
– …мы должны просто оставить его в покое.
– Нет! – Алек сел на кровати. Он был покрыт испариной и тяжело дышал.
– Папа! – позвала его Лейси из-за двери. Должно быть, его разбудил ее голос.
Он вытер руками лицо, пытаясь отогнать сон.
– Что? – спросил он. Его голос звучал так сдавленно и тихо, что он сомневался, слышно ли его за дверью.
– Можно мне войти? – спросила она совершенно по-детски. Если бы он открыл дверь, то, наверное, увидел бы кудрявую, рыжеволосую девчушку шести или семи лет.
Голова Алека пульсировала. В комнате было абсолютно темно, только циферблат часов светился во мраке. Семь минут третьего. Рядом с собой на матрасе он нащупал холодный мокрый круг и сначала решил, что напился до того, что намочил в постель, но тут же вспомнил все. В комнате пахло текилой, потом и спермой. Он не мог впустить сюда Лейси.
– Папа! Мне нужно с тобой поговорить, папа, пожалуйста!
– Подожди минутку; Лейс, я сейчас выйду. – Он выбрался из постели и начал шарить в темноте, разыскивая шорты.
Комната кружилась перед ним. Его тошнило. Он натянул шорты и успел добраться до ванной как раз вовремя. Его дважды вырвало, прежде чем он опустился на пол, прислонившись к приятной прохладе кафельной стены. Ему нужно посидеть всего несколько минут, пока не перестанет кружиться голова.