– Ну… привет, – он улыбнулся.
– Как собака? – Оливия встала.
– Будет жить.
– Оливия помогла мне с домашним заданием. – И Нола приходила с пирогом для вас. – У Оливии возникло приятное ощущение принадлежности к этому дому: она стояла босиком на полу и была желанным гостем в комнате дочери Алека. – Ваш любимый, – добавила она, – с ревенем и клубникой.
– Она стерла до костей пальцы, очищая для тебя эту клубнику, папа.
– Не будь такой ехидной, Лейси, – улыбнулся Алек, явно сдерживаясь, чтобы не засмеяться. Он посмотрел на Оливию: – Хотите пирога?
– Да, – Лейси спрыгнула с кровати. – Пойду разрежу его.
Алек посмотрел вслед Лейси, когда та вылетела из комнаты и рванула вниз по лестнице.
– Она стала похожа на человека, – он провел пальцами по руке Оливии и сжал ее запястье, прежде чем отпустить. – Как вам это удалось?
Домой Оливия возвращалась в приподнятом настроении. Сворачивая на подъездную дорожку, она напевала себе под нос и продолжала улыбаться, поднимаясь по ступеням, так что чуть не споткнулась о вазу с огромным букетом цветов, стоявшую на крыльце.
Она присела на корточки, чтобы прочитать карточку, прислоненную к вазе, и почувствовала головокружение от пронзительного аромата.
«Жаль, что не застал тебя и не смог вручить лично. Люблю тебя, Лив.
Пол.»
ГЛАВА 39
Комитет снова собрался у Алека. Пол предпочел бы любое другое место, но считал, что это своеобразный тест: сможет ли он находиться в доме Энни, не поддаваясь своим воспоминаниям. Этим утром он отдал еще два витража, и у него остались только один большой – в спальне и несколько маленьких в разных комнатах. Возможно, ничего труднее в своей жизни ему не приходилось делать, но это было абсолютно необходимо. Так не могло дальше продолжаться.
Накануне вечером он видел Оливию в новостях. Репортер брал у нее интервью у входа в отделение скорой помощи. Он обсуждал с ней изменение общественного мнения после ухода в отставку Джонатана Крамера и публикации письма Алека в «Газетт».
– Из этого случая мы должны сделать вывод, что необходимо, лучше оборудовать отделение скорой помощи в Аутер-Бенкс, – говорила Оливия. – Кто бы ни стал заведующим отделением в Килл-Девил-Хиллз, он должен работать в этом направлении.
В своем хирургическом костюме Оливия была просто очаровательна и выглядела очень сексуально, ее голос звучал бодро и она сама задавала тон в интервью. Именно этот репортаж и вдохновил Пола написать стихотворение о ней – как давно он этого не делал – которое, по дороге на собрание комитета, он оставил в ее почтовом ящике.
Сейчас, на кухне Алека, у него было такое ощущение, как будто все это с ним уже происходило. Алек раскладывал в плетеные вазочки соленое печенье и поп-корн, а Пол разливал вино в бокалы на подносе. Только на этот раз он специально избегал смотреть на голубую лошадку «клуазоне» на полке перед его глазами.
Он взглянул на Алека:
– Оливия упоминала, что несколько недель назад вы ездили в Норфорк для организации публичных выступлений.
– Да, – Алек доставал салфетки с полки над раковиной. – Она прекрасно справилась со своей задачей.
– Спасибо за то, что вы написали письмо в «Газетт», – сказал Пол. – Оно многое изменило для Оливии.
– Это самое меньшее, что я мог сделать.
Пол наклонил бутылку над очередным бокалом.
– Я знаю, что последние несколько месяцев были кошмаром для Оливии, – сказал он, – я не слишком помогал ей. Мне придется многое наверстать.
Алек было направился в гостиную с вазочками и салфетками, но теперь остановился, и его губы медленно растянулись в улыбке.
– Заботьтесь о ней получше, хорошо? – Он перевел взгляд за спину Пола, и Пол, обернувшись, в дверном проеме между кухней и кабинетом увидел девочку. – Это моя дочь Лейси, – сказал Алек. – Лейси, это Пол Маселли, муж доктора Саймон. – И Алек вышел из кухни.
Пол улыбнулся девочке. Высокая, с гладкой кожей и голубыми глазами Энни, она взяла горсть соленого печенья из пакета, лежавшего на кухонном столе, и посмотрела на Пола. Ее волосы были наполовину черными, наполовину рыжими.
– Так это вы неправильно указали мой возраст, – она прислонилась к шкафчику.
– Что ты имеешь в виду? – Пол поставил бутылку. Ее волосы выглядели совершенно нелепо.
– В той статье о моей маме в «Сискейп». Вы написали, что мне двенадцать, а на самом деле мне было тринадцать. А сейчас мне четырнадцать.