Мери рассказала ему о первом кораблекрушении, свидетелем которого был Калеб и которое сохранилось в его памяти. Ей было легко рассказывать эту историю – она столько раз слышала ее от мужа. Это произошло в 1907 году. Однажды утром четырехмачтовая шхуна «Агнес Лоури» села на мель недалеко от Кисс-Ривер.
– Прошло совсем немного времени с момента крушения корабля, когда Калеб и его отец добрались до шхуны вместе со спасателями со станции, – сказала Мери. – Они видели людей на палубе, которые махали им, думая, что их вот-вот спасут. Но все складывалось неудачно…
Растягивая историю и наслаждаясь собственным рассказом, она описывала тщетные попытки закинуть на судно спасательные круги.
– Когда шхуна раскололась, люди попрыгали в воду и поплыли к берегу изо всех сил, но они не знали, каким коварным может быть море. Они были уже мертвы к тому моменту, когда спасатели достигли их. – Мери вздрогнула, вспомнив, как голос Калеба затихал, когда он приближался к концу этой истории.
В доме включили телевизор. Звук вырвался на крыльцо, но его тут же приглушили.
– Отец Калеба, – снова начала говорить Мери, – умер незадолго до нашей свадьбы, и, поскольку у Калеба уже был богатый опыт, он и стал новым смотрителем. Правда, ему пришлось подавать заявление: должность не переходит от отца сыну автоматически. Но у него не возникло никаких проблем с получением этой работы. Несколько недель, пока мы не поженились, он вынужден был обходиться без помощника, и поэтому, в тот вечер, когда его ударила молния, на маяке были только он и его больная мать.
– Вот как? – Пол Маселли выглядел пораженным.
– Да, именно так. Именно так. Страшное дело, и вот, что я вам скажу: я рада, что все произошло без меня, и я не видела этого. Он стоял на ступенях внутренней лестницы маяка, когда молния ударила в башню, и электрический разряд прошел прямо через эти двести семьдесят ступеней. Ноги Калеба онемели, но он не оставил маяк на произвол судьбы. Нет, сэр. Он кое-как дотащился до световой камеры маяка и продежурил всю ночь, – глядя на лодки, качающиеся у кромки берега, Мери думала о том, как типично это было для Калеба: преданность своему долгу, его абсолютная надежность.
– Так было в прежние времена, – добавила она, – людям было свойственно чувство ответственности. Они гордились своей работой. Совсем не то, что сегодняшняя молодежь.
Мери закрыла глаза и некоторое время сидела молча, так что Пол Маселли спросил, закончила ли она свое повествование на сегодня? Она подняла на него глаза:
– Нет еще. Я хочу рассказать вам одну историю. Позвольте мне рассказать вам о «Мираже».
– О чем?
– О «Мираже». Это корабль. Траулер. – Мери говорила так тихо, что Полу пришлось поднести диктофон почти к самым ее губам. – Это было в марте тысяча девятьсот сорок второго года. Вы знаете, что в это время происходило в мире, правда?
– Война? – уточнил Пол.
– Да, именно война, – кивнула Мери. – На маяк тогда уже провели электричество, поэтому нам не нужно было каждый день заводить часовой механизм и обслуживать фонари. Единственное, почему мы все еще жили на маяке – кто-то должен был быть там, и поэтому береговая охрана позволила Калебу остаться в качестве гражданского смотрителя. И слава Богу. Не знаю, куда бы мы иначе делись. Как бы то ни было, тогда казалось, что военные действия разворачиваются прямо здесь, рядом с берегом. В Аутер-Бенкс соблюдалась светомаскировка, вдоль побережья действовал режим затемнения, и свет маяка тоже был притушен. Нельзя было включать огни на берегу, потому что на их фоне немецкие подводные лодки могли заметить силуэты наших кораблей. Однако, похоже, это мало что давало. Эти лодки тогда отстреливали наши корабли по одной штуке в день. По одной штуке в день.
Мери помолчала, позволяя осмыслить свои слова.
– Ну и однажды утром, как раз перед рассветом, Калеб находился наверху, в световой камере маяка, и увидел лодку, пробивавшуюся к берегу через бурные волны. Похоже было, что она терпит бедствие. На палубе Калеб заметил двух человек, поэтому он сел в свой маленький катер и отправился к ним на, помощь. Потерпевшие казались совсем замерзшими, и Калеб не был уверен что сможет их спасти. Однако, ему это удалось, К тому моменту, когда он добрался до них, они замерзли почти до смерти. Он доставил их на берег. Выяснилось, что они с борта английского траулера «Мираж», который этой ночью торпедировали немцы. Из всей команды только им удалось покинуть корабль прежде, чем он пошел ко дну. Мери перевела взгляд на дорогу. – Когда Калеб сказал мне название траулера, я вспомнила, как еще девочкой, увидела где-то слово «мираж» и спросила отца, что оно обозначает. Он объяснил мне, что в жаркий день берег может выглядеть так, словно залит водой, хотя на самом деле это не так. «Иногда, Мери, – сказал он, – все представляется совсем не тем, что есть на самом деле». Мне следовало отнестись повнимательнее к тому, что он сказал.
Мери взглянула на Пола Маселли, чтобы убедиться, придает ли он достаточное значение ее словам.
– Итак, Калеб привел этих двоих британских моряков в дом. По-английски они говорили с каким-то противным акцентом. Мы с моей дочерью Элизабет – ей тогда было четырнадцать – накормили их прекрасным по тем временам обедом из трех блюд, а они рассказывали, как они были торпедированы, потеряли своих друзей, и все в таком роде. На ночь я уложила этих ребят наверху в свободной комнате. Примерно около одиннадцати мы с Калебом услышали пронзительный крик из комнаты Элизабет. Калеб схватил свой пистолет и помчался туда. В комнате Элизабет был один из парней и приставал к ней. Калеб пристрелил его прямо там, наверху, в коридоре перед дверью. Другой парень сбежал, услышав выстрелы. Мы сразу же позвонили в береговую охрану, и они настигли его, – при этом воспоминании Мери улыбнулась. – Он напоролся на дикого кабана – судьба, которой не пожелаешь никому. Выяснилось, что они совсем не англичане, а немецкие шпионы. Береговая охрана ждала их появления уже несколько недель, но не могла выследить. Калеб, хотя и проклинал себя за то, что не позволил этим двоим замерзнуть до смерти, получил медаль. «Мираж», конечно же, не существовал в действительности.
Мери глубоко вздохнула, внезапно почувствовав усталость. Ткнув тонким, прямым пальцем в своего слушателя, она добавила:
– Иногда, мистер Маселли, все представляется совсем не тем, что есть на самом деле. Совсем не тем…
Пол Маселли некоторое время пристально смотрел на нее. Затем он выключил диктофон и взял в руки свою папку.
– Вы мне очень помогли, – сказал он. – Можно я приду еще раз, чтобы послушать ваши рассказы?
– Конечно, конечно, – ответила Мери.
Пол убрал диктофон и встал. Он бросил взгляд на берег и снова повернулся к Мери.
– Вас ведь пытались выселить с маяка в начале семидесятых, да? – спросил он.
Мери смотрела на него в упор. Какой же он дурак! Мог ведь просто уйти, не провоцируя ее гнев и больше не искушая судьбу.
– Да, это так, – ответила она.
– И тогда вам помогла Энни О'Нейл? – спросил он.
Мери очень хотелось ответить: «Мы ведь оба – и вы, и я – знаем, что мне помогла именно она, не так ли, мистер Маселли?» Но ей очень хотелось также, чтобы молодой человек пришел еще, чтобы она могла вновь и вновь рассказывать ему истории, связанные с маяком. Она хотела часами говорить в маленький черный диктофон.
– Да, – сказала она вслух, – именно Энни О'Нейл.
Мери смотрела ему вслед, пока он шел по тротуару и садился в машину, а затем откинула голову на спинку кресла-качалки и закрыла глаза. Она почувствовала в груди щемящую жгучую боль, которая стихла лишь после того, как шум его автомобиля растворился в воздухе.
Мери познакомилась с Энни в мае 1974 года, когда ей было семьдесят три года, и она была, можно сказать, почти молодой женщиной. Она мыла стекла в световой камере маяка, когда заметила молодую девчонку на берегу. На ее берегу, потому что дорога, ведущая к маяку, тогда не была заасфальтирована, и не слишком много людей отваживалось гулять по ней. Поэтому Мери сначала подумала, что видит призрак, и, стоя у окна, пыталась разглядеть, двигается девушка или нет и существует ли она на самом деле.