В результате, наступающие войска наткнулись на густую сеть кавалерийских дозоров, имеющих на вооружении, кроме винтовок, ружья-пулеметы Мадсена и даже легкую артиллерию. Засады и обстрелы тормозили движение японских колонн, особенно после того, как несколько довольно сильных передовых отрядов были отрезаны и разбиты конными отрядами русских. Немного позже и японцы совсем остановились, наткнувшись на неожиданно сильную оборону пехотных частей…
Николай, получив известие о высадке противника в Дагушане, время зря терять не стал. Полчаса на совещание и Линевичу в Ляоян полетели зашифрованные телеграммы. А пока провода, гудя от напряжения, доносили до командующего Маньчжурской армией приказы и распоряжения Ставки, личный Его Императорского Величества литерный блиндированный поезд гудел, принимая пассажиров и готовясь к дальней поездке. И она состоялась, несмотря на уговоры Алексеева, Куропаткина и отчаянные попытки Мейердорфа шантажировать государя невозможностью обеспечить надежную охрану его персоны в такой обстановке. Царь, которому явно надоело спокойное сидение в Харбине, рвался в бой и не слушал никаких возражений. Заявив, что его предки, включая императора Петра Великого, участвовали в боях, а он ничуть не хуже их, царь выехал в штаб Маньчжурской армии, к генералу Линевичу. А по прибытии в Ляоян лично возглавил давно и неторопливо организуемый командующим армией Летучий корпус, состоящий из сводной армейской кавалерийской бригады, казачьей бригады Мищенко, давно переведенных из отряда Гернгросса в Ляоян, и ездящей пехоты из трех батальонов гвардейских стрелков, посаженных на коней. Это соединение, создаваемый по приказу Николая, должно было действовать наподобие корволанта Петра Первого или английского отряда генерала Френча — в качестве подвижного резерва для отражения высадки японского десанта. Но как это обычно бывает в российской действительности, как раз к моменту десантирования очередной японской армии он только собрался. Формально корпус еще не был организован до конца, но царь не послушал никаких возражений и через сутки в поход вышли первые части, а еще через двое — главные силы корпуса.
Прапорщик Михаил Гаврилов за время пути и пребывания полка в Ляояне подружился с субалтерн-офицерами[14] своего четвертого эскадрона, поручиками Фришем, Римским-Корсаковым и корнетом Экком. Это было тем легче, что с двумя из них он не раз встречался в Санкт-Петербурге. Но привыкнуть к армейским порядкам, научиться «маленьким армейским хитростям» и кавалерийской науке оказалось намного сложнее. Самой большой неожиданностью для новоиспеченного прапорщика стало осознание, что современная кавалерия должна не только бесстрашно скакать на врага и владеть холодным оружием, но и уметь вести бой по-пехотному. И офицер кавалерии должен был уметь развернуть взвод как в конную лаву, так и в стрелковую цепь. Пришлось изучать и пехотные наставления заодно, но привычка к работе с бумагами и хорошая память Михаила помогли одолеть и это препятствие. Командовать же взводом научится оказалось еще проще, тем более что вся обычная жизнь солдат протекала под надзором унтеров и фельдфебелей. Так что к приезду в Ляоян Гаврилов отличался от остальных офицеров полка лишь некоей штатской мешковатостью. И даже командир эскадрона, бравый ротмистр Джунковский уже не ворчал, распекая его за очередной гафф: «Армия, это вам не министерский департамент и не университет. Тут думать надо, господин поручик». Потому что и гаффов, как таковых, у Михаила последнее время не было.
А неделю назад он удостоился похвалы не только Степана Степановича, но и командира полка генерал-майора Яфимовича. По какому-то странному выверту стратегической мысли командующего гвардией великого князя Владимира, успевшего отдать свой приказ до отъезда в Туркестан, кавалерийские полки гвардии отправлялись на войну не полностью, а в ослабленном четырехэскадронном составе. Чтобы как-то увеличить хотя бы огневую мощь столь слабых частей, им придали импровизированные пулеметные дивизионы, в которых предусматривалось иметь на вооружении шесть конно-вьючных пулеметов Максима. Однако, как и ожидалось, на все полки именно вьючных пулеметов не хватило, так как на складах Военного Ведомства таковых оказалось всего восемь штук. Поэтому Драгунский полк получил обычные пехотные пулеметы на громоздких колесных станках, неспособные сопровождать конницу. Вот тут-то Михаил и вспомнил неоднократно виденную гравюру маневров прусского кавалерийского полка. На ней бравые гусары атаковали противника при поддержке огня картечниц, установленных на специальные повозки. Мысль понравилась всем, включая полковое начальство. Быстро выяснилось, что простые повозки не годятся, а шестерку подрессоренных — пришлось разыскивать по всему Ляояну. Одну из недостающих таратаек привезли даже из Харбина. Для разработки установки пулемета в повозку пришлось обращаться в местные железнодорожные мастерские. Заведовавший ими инженер-путеец Вениамин Белоусов не только разработал нечто вроде салазок, но и помог организовать их производство. Пулемет на таком импровизированном станке не только легко крепился на повозке, но быстро снимался и мог вести огонь с земли.