– Сегодня и в субботу работаем до девяти вечера. Перерывы на обед и ужин – максимум полчаса.
Кто-то из ротных вздохнул:
– Блин, да это же каторга. Народ и так уже с ног валится. Отдыхать-то надо хоть немного? Меня уже ребенок не узнаёт, пугается, когда видит. Ухожу на службу – темно, прихожу домой – темно… Всю неделю – в роте. Если в Союзе – давно жена сбежала бы к тёще.
– А вот комсомол у нас ответственным будет по батальону в воскресенье, освободит вас на сутки для семейного отдыха. Так, Тагиров?
– Так точно! Конечно.
– Ну вот и славненько. Все свободны.
После совещания Воробей отвёл Тагирова в сторону:
– Я с хорошей новостью: переговорил с Петькой Вязьминым. Семьсот.
– Не понял. Чего «семьсот»?
– Тугриков, чего же ещё. Отдаешь мне, я ему передам, а он рапорт не пишет на тебя.
Марат растерялся. Он впервые слышал, что конфликты между своими решаются вот так – финансовым путём. Ну, извиниться, поляну накрыть – это понятно. Но чтобы деньгами?
– Лёха, тебе спасибо, конечно. Только у меня бабок нет вообще. А когда получка? И сколько мне дадут?
– Получка шестнадцатого числа. Тебе дадут около тысячи тугриков. Понял?
– Да понял, понял…
Дундук стоял перед клубом рембазы и, размахивая руками, руководил процессом установки огромного плаката. На нем красного цвета воин с невозможно широкими плечами прикрывал телом родную страну, изображенную в традиционных деталях: колхозный трактор пахал землю прямо во дворе заводского цеха, а космический корабль, паря в пространствах Вселенной, упирался непосредственно в Останкинскую телебашню. Чтобы зритель случайно не ошибся в идентификации охраняемой территории, над всем этим раздольем царили четыре огромные буквы «СССР». Былинный солдат одной могучей рукой придерживал крохотный, теряющийся на необъятной груди автомат, а второй указывал на прямоугольник, тесно исписанный буквами. Приглядевшись, Марат рассмотрел что-то вроде «Материалы совещания ЦК КПСС…» – и дальше неразборчиво: художник явно не соотнёс размах своих творческих сил с площадью геометрической фигуры, и буквы, поначалу написанные крупно и солидно, под конец фразы начали стремительно мельчать и вырождаться в нечитаемые закорючки.
Солдаты, облепившие написанный на листе жести плакат, как муравьи вафлю, пыхтели и пытались попасть приваренными по бокам трубами в выкопанные в земле отверстия. Дундук ревел:
– Куда, дурни! Левее! Идиоты безмозглые, левее!!! О, то есть правее, перепутал. Ну чего непонятно, дебилы? Теперь вниз! Ой, тля…
– А-а-а!
Старательно пыхтя, бойцы засунули трубу в дырку вместе с ногой зазевавшегося сержанта. Бедняга заорал, выпучив глаза, схватился за ближайшего товарища и начал падать. В итоге вся конструкция с грохотом обрушилась на стену клуба.
Тагиров, пользуясь суетой, попытался проскочить незамеченным, но был выловлен недреманным оком полковника и запряжен на контроль установки левой трубы, пока Дундук забежал справа и кричал что-то невразумительное вроде «От так от! Ух! Чуток ещё, загибай!»
Наконец справились. Сундуков, отдуваясь, снял фуражку и протёр потную лысину. Стрельнул в Марата бесцветными глазками, опустил взгляд на лейтенантскую обувь. Тагиров тоже посмотрел туда, но ничего особенного не обнаружил: сапоги как сапоги, все в пылище. Полковник начал тихо:
– Ага. И обувь не чищена. А почему? Так как потому, что имеем бестолкового и безалаберного сопляка, а офицера – так нет. Некогда ведь за формой состояния одежды следить, когда у нас пьянки насквозь всю ночь!
Тагиров стоял навытяжку, чувствуя, как пульсирующий багрянец заливает лицо. Солдаты спрятались за угол клуба и выглядывали оттуда, хихикая. Голос Дундука набирал силу и пронзительную мощь.
– Кого, тля, готовят там у вас в военном училище, а? Родина надрывается, пашет, едою кормит! А вы? Морды бьёте каким-то прапорщикам! Нет, чтобы изучать первоисточники! Классиков марксизма-ленинизма!
Марат с ужасом осознавал, что Сундукову всё уже известно, и теперь никакое чудо не спасет его от суда офицерской чести и позорного изгнания из армии…
Полковник неожиданно успокоился и заговорил нормальным голосом.
– От так от. Чего стоишь, как столб? Куда шёл? В ремзону? Вот и иди, а не навроде пня пнём стой. Распоряжение видел про собрания? Чтобы провели. А то я вас всех знаю наперечет – бумажки напишете и будете мне в нос сувать. А я не дурак! Я солдат твоих спрошу, было собрание или ни разу. Понял, лишенец?