Несколько секунд мы ошарашено смотрели друг на друга. Лицо парня лоснилось от пота. Видно было, что идет он давно и устал. Но унитовец тоже очень быстро понял, кто перед ним. Рука скользнула к винтовке, и ствол ее пополз вверх. На раздумья мне времени не оставалось. И я прыгнул с места, нанося обеими ногами удар ему в грудь. Противник покатился по траве, не выпуская, однако, оружия из рук. А я, сгорбившись, одним движением дернул застежку кобуры, вырвал пистолет и, сдвинув предохранитель, выпустил в него весь магазин. Патрон у меня всегда был в стволе. Больше половины пуль попали в тело на земле. Может быть, это было и убийством. Но мы находились на войне и у противника имелось не менее смертоносное оружие, чем мое.
Я стоял, тяжело дыша над мертвым унитовцем, вытирая рукавом обильно вспотевший лоб и судорожно сжимая в ладони рукоятку пистолета. Затвор отошел назад, так там и остался. Обнажившийся ствол выглядел бы тонкой безобидной трубкой, если бы еще не дымился сгоревшим порохом. Из-за кустов с автоматом наперевес вылетел Володя. Увидев меня, он испуганно вскинул оружие, но тут же узнал.
- Кто стрелял? Что случилось?
Я молча махнул пистолетом в сторону убитого. Капитан осторожно подошел к телу, наклонился, всматриваясь. Распрямился и трясущейся рукой полез за сигаретами.
- Ну, ты даешь... А без стрельбы нельзя было?
Выщелкнув из пистолета опустошенную обойму, я вставил на ее место новую, отпустил затворную задержку. На душе у меня было неспокойно, но тревоги не ощущалось. Что сделано, то сделано, и жалеть об этом уже поздно. - Как видишь, не получилось. Иначе он меня бы шлепнул.
Володя задал вопрос, который мучил и меня.
- Ты уверен, что это унитовец?
- Хрен его знает. Похоже. Стрелять он точно собирался.
Если я застрелил солдата правительственных войск, неприятности могли быть очень большими. Конечно, на местный суд меня бы не отдали, да и до своего не допустили. Один полковник, упившийся до зеленых чертей, прямо в миссии убил офицера-анголанина, потому что ему почудилось, будто тот вербует его в ЦРУ. Полковника кое-как скрутили, забросили в самолет, выехав прямо на взлетную полосу. На следующий день он уже летел в Москву. И что? Всего лишь уволили из армии. Здесь тоже мог быть вариант, что на моих приключениях в Африке поставят жирный крест. Возвращаться задрипанным переводчиком в конструкторское бюро? Не хочу!
Словно из-под земли возник тот самый ангольский лейтенант, которого мы разыскивали, а с ним еще несколько солдат. Лейтенант подошел к убитому, небрежно тронул его носком ботинка и объявил свой приговор:
- УНИТА!
У меня отлегло от сердца. Значит, я все сделал правильно. Медали не дадут, но и наказывать не за что.
Не знаю, какими путями известие о моем поединке достигло лагеря, но не успели мы пройти и половину пути, как рядом с нами затормозил «УАЗ» с самим Иваном Семеновичем за рулем.
- В машину! - скомандовал он.
На стол в обеденной палатке легли два листа бумаги и шариковая ручка.
- Подробно все опиши, внизу число и подпись.
Я покорно стал водить ручкой по бумаге. Написал, что была прямая угроза моей жизни, что защищался, был уверен, что передо мной противник. В общем, правду, не привирая. Лгать не было необходимости. Обозвал этот опус рапортом и вручил Ивану Семеновичу. Тот прочел, хмуро кивнул и спрятал листки в папку.
А конец этой истории был и вовсе неожиданным. Советник начальника штаба бригады, майор Леонид Лаврович, большая сволочь, который с первого дня пытался меня подмять разнообразными способами, заглянул к нам в землянку. Хитро подмигнул, доставая из кармана бутылку водки.
- Иван Семенович выделил из собственных запасов. Для снятия стресса. Это ведь первый у тебя?
- Первый, - сознался я.
- Вот и откупоривай. Чтоб по ночам не снился.
Естественно, пришлось налить и Лавровичу. К тому времени водка, привезенная из Луанды, уже закончилась. Оставался только стратегический запас у нашего старшего. А надежды на часть груза прорвавшегося вагона пока не оправдывались.
Я вливал в себя степлившуюся, обжигающую горло жидкость и прислушивался: есть у меня стресс или нет? Никакого раскаяния не ощущалось. Если бы я не убил этого черного урода, то он непременно уложил бы меня, такого молодого, симпатичного, полного планов и надежд. Ну, и кому это надо? Нет, решительно я был прав, стреляя первым.
Приходилось убивать и потом, но кошмары мне никогда не снились.
А вот страшно бывало. Новый советник начальника артиллерии взялся за дело ретиво. Гонял подсоветного и в хвост, и в гриву, проводил имитационные стрельбы. Потом дело дошло до боевых. Не знаю артиллерийской премудрости, но для каких-то целей понадобилось, чтобы ночью с вершины небольшой горы Шивейи, что находилась достаточно далеко впереди боевого охранения, были запущены вертикально вверх две сигнальные ракеты. На самой макушке там стоял каменный геодезический знак. Отрядили для этого дела заместителя начальника артиллерии и меня, наверняка не без участия Лавровича.
Когда стемнело, мы сели в верный «УАЗик» и при свете закрытых маскировочными шторками фар отправились. Дороги, естественно, не было никакой. Приходилось петлять по высокой траве среди холмиков термитников, сооружений из бетона, похожих на противотанковые надолбы. Если бы машина налетела на такой муравейник, мало нам не показалось.
Добрались благополучно. Вскарабкались, подсвечивая себе путь фонариками, по пологому склону, нашли камень. А когда стрелки на часах сошлись на двенадцати, пустили одну ракету, за ней другую. Огненные шарики со свистом ушли вверх, расплылись маленькими солнцами. Мы собрались уже уходить, когда сквозь темноту ночи послышалось тонкое зудение. Ничем иным, кроме юаровского вертолета, это быть не могло. А как тамошние летчики стреляют, было слишком хорошо известно. Со всех ног мы кинулись вниз, не зажигая фар, рванули машину к своим позициям. «Рванули», пожалуй, слишком сильно сказано. Помня о термитниках, нам приходилось ехать черепашьим шагом, чуть ли не ощупывая перед капотом дорогу. Вот тут стало по-настоящему страшно. Я резко крутил баранку, едва успевая свернуть перед очередной, возникавшей в серой мгле, черной тенью. И одновременно мы оба прислушивались - не усилилось ли смертоносное жужжание. До сих пор не понимаю, как удалось не угробить машину и самим добраться целыми. Вертолет хоть и приблизился к позициям бригады, но огня на этот раз не открывал. Может быть, разведчиков высаживал.
Но бывало и смешно. Однажды Женя вдруг захотел куриного супа. Питались мы в основном консервами, свежего мяса не было. Только раз позвонили из штаба бригады и предложили приехать за говядиной. Но, посмотрев, как на берегу реки привязанную за рога к дереву черную худую телку анголанин забивал топором на длинной ручке, мяса нам что-то расхотелось.
А тут наш повар Денис рассказал, что в окрестных кимбах - маленьких деревушках - на рис и сахар можно выменять курицу или даже две. Споро собрались, взяли продуктов на обмен, Дениса в качестве переводчика с местного наречия и меня - с португальского. Попетляв по зарослям, добрались до одной из кимб. Домишки здесь были как в каменном веке - сучья, воткнутые кругом и покрытые сверху длинными пучками травы. Укрывать они могли только от солнца, но не от местных ливней.
Население высыпало нам навстречу. Долго шел торг, Денис несколько раз делал вид, что мы уезжаем, но потом сговорились. Что-то странное было в поведении этих полуголых людей. Начали ловить понравившуюся нам курицу. Птица проявляла чудеса ловкости и увертливости, и в охоте приняли участие почти все жители деревни. Гоняясь за ней, завалили две хижины, и еще одна готова была вот-вот рухнуть. Жителей это ничуть не волновало. Женя, тоже заметив некоторую странность аборигенов, приглядевшись к ним воскликнул: