Если вдуматься, моя жизнь начала меняться с того дня, когда Эктор позвал нас к себе в Тепостлан: «Приезжайте, Марина, в субботу. Будут Артеага, Мими, Клаус, Лаура с бойфрендом, Альхуре, Рувалькаба, Сеси, Хулио, ну и, может, еще кто-то впишется». Я приняла приглашение, хотя точно знала, что Клаудио возбухнет. Он терпеть не мог моих дружков-хиппарей, точнее, гениев недоделанных, по его словам. Ему с ними было скучно, не о чем разговаривать. Клаудио считал, что хороший фильм — это смешной фильм, простецкая комедия, «чтоб забыть про геморрой на работе». Длинные медленные картины, снятые Эктором, его не вдохновляли. «Скучнее нарочно не придумаешь», — ныл он, и неважно, чего они там в Каннах или Венеции наполучали. В общем, так или иначе, в ту субботу мы поехали в Тепостлан, и там-то, да, там все и началось. Если бы я отказалась от приглашения, если бы Клаудио настоял, чтобы мы вместо Тепостлана поехали, как обычно, на ужин к его родителям, сейчас я по-прежнему жила бы счастливой, упорядоченной, предсказуемой жизнью, а часики не тикали бы, отсчитывая время до катастрофы.
Клаудио соблазнился солнечным днем и обещанием Эктора включить ему по телевизору футбол, плей-офф Лиги чемпионов. Да и дети обожали бывать у Эктора, играть с обитателями домашнего зверинца, который Эктор и его партнер Педро устроили у себя в поместье: одиннадцать обезьян-ревунов, два енота, три игривых приставучих лабрадора, четыре кошки, а еще шесть лошадей — на них детям позволялось кататься по холму Тепостеко. «Поехали, поехали!» — в восторге кричали все мои трое. Они и вправду всегда отлично проводили там время. И я уверена, что Клаудио тоже, хоть и воротил нос. Все это якобы отвращение к моим друзьям наверняка было наигранным, потому что некоторых он знал с детства.
Приехали мы рано. Эктор и Педро только что проснулись и вышли нас встречать лохматые и несвежие. «Извините, засиделись вчера. Да вы заходите, Лучита вам что-нибудь сварганит, пока мы в душ. Чилакилес будете? На столе апельсиновый сок, только выжали. Вон в той комнате можете переодеться. В общем, устраивайтесь». Не успели Эктор с Педро удалиться в ванную, Клаудио отпустил свою типичную шуточку. «У них, у паршивцев, до сих пор вазелином из задницы несет», — сказал он и хохотнул. Он всегда так говорил про геев: «Вазелином из жопы несет». Это выраженьице они с одноклассниками придумали, глядя на манерных падре, которые вели уроки у них в школе. Неисправимые падре действительно совратили не одного школьника, а у Клаудио развилась легкая гомофобия. Не то чтобы он был воинствующим противником геев. Надо делать скидку на то, что в понятие «пидор» он вкладывал собственный опыт католической школы. Там один учитель начальных классов приводил семи- или восьмилетних мальчиков к себе в каморку и говорил сладким голосом: «Яд греха вошел в меня и медленно убивает. Сам папа римский, зная о моих злоключениях, разрешил, чтобы невинный рот высосал из меня яд и обезвредил его своей чистотой».
Эктор имел славу enfant terrible мексиканского кинематографа и всячески старался эту славу поддерживать. С прессой держался отвратительно, нарочито откровенно, высокомерно. Коллег судил свысока, большинство считал посредственными пустышками. В его фильмах действовали монструозные извращенцы, отличавшиеся неуемным сексуальным аппетитом. На экране мелькали карлики, насилующие толстух, сцены мастурбации первым планом, разукрашенные целлюлитом зады, варикозные вены, огромные члены. По меткому выражению Клаудио, фильмы Эктора проливались на зрителей гноем и мочой. Критики и фестивальные жюри его боготворили. «Монд» назвала его «гениальным создателем могучих образов». «Шпигель» описывал его творчество так: «Вот что получилось бы, если бы Данте и Босх решили вместе снимать кино». Эктор наслаждался, когда его освистывали зрители, когда они сбегали из зала, сдерживая рвоту, и поносили его. Он с радостью играл роль режиссера, который «клеймил буржуазию и воздавал ей по заслугам». В действительности буржуа был он сам. Унаследовав состояние, добытое бесчеловечной эксплуатацией сотен шахтеров-угольщиков, он ни разу не задался вопросом, сколько горя и нищеты породили его предприятия. После смерти родителей он не продал бизнес, а стал управлять советом директоров. Его фильмы снимались на деньги безымянных, черных от угля людей с легкими, испорченными многолетним вдыханием вредной пыли в шахтах. «Black lungs matter»[1], — бросил ему на пресс-конференции один журналист, провокационно перефразировав знаменитое «Black Lives Matter». Эктор мгновенно велел вытолкать его из зала и перевел стрелки: «Очередной злопыхатель, проплаченный моими врагами. Наверняка его послал…» — и, не задумываясь, выдал имя какого-то коллеги или критика, невзлюбившего его работы.
1
Букв.: «Черные легкие имеют значение» (англ.). Каламбур на основе лозунга «Black Lives Matter» («Жизни чернокожих имеют значение»).