Я кивнула. В то, что здесь нам можно жить, всё ещё не верилось. Внизу была кухня и кладовая, наверху большая и маленькая спальни с выходом на балкончики. При должном уходе дом мог стать чудесным, и мне очень хотелось верить в лучшее.
Вместе мы разобрали вещи, развели огонь и приготовили поесть.
– Как долго мы сможем жить здесь? – спросила я, утолив первый голод.
– А что, если всегда? – отозвался Ракх. – Как бы ты отнеслась к этому?
– Думаю, была бы рада. Я смирилась с тем, что никогда больше не увижу свою семью. Кажется, наши сердца теперь звучат в разных мирах, и я хотела бы, чтобы родные были счастливы.
Ракх взял меня за руку.
– Скажи, только честно: тебе нравится здесь?
– Пожалуй, да. Неуверенность в моём голосе вызвана тем, что мы часто вынуждены были спасаться бегством.
– Я всю жизнь только и делаю, что убегаю, – невесело усмехнулся Ракх. – И ужасно устал от постоянных перемен. На самом деле я был бы рад быть домашним зверем.
– Тогда поверим в то, что здесь нам предстоит жить долго и счастливо. Расскажи мне о своих друзья. Вы жили в Трумаре?
– Да. Такрэ – лучшая целительница из всех, что я знал, и учила своему ремеслу Анну. А Крапси, он же Барс – великолепный охотник. Раньше у него был прекрасный ручной барс, которым все восхищались. Не знаю, где он теперь. Наверное, умер от старости.
– А кто такие Друк и Мамуля?
– Друг – тёмный маг. Ему сейчас около семидесяти, и он всегда был для меня лучшим наставником. Он слеп, а потому не участвовал в нападении на Лету. А Мамуля – это его щерка, собака древней магической породы, которая живёт также долго, как человек. Она – его поводырь.
– И ты доверяешь им?
– Всецело.
– Хорошо, – улыбнулась я. – Приятно это слышать. Скажи, чем я могу помочь помимо заботы о саженцах?
– Думаю, это и будет твоей самой важной помощью. Здесь ни у кого нет подобной магии, лиса.
Кутерьма подняла голову, будто спрашивая, зачем он её позвал, и мы рассмеялись.
– Ты тут не единственный лисёнок, – удивительно нежно сказал ей Ракх, и у меня сердце растаяло от его взгляда. Если бы я не влюбилась в мага давным-давно, непременно сделала бы это сейчас. – Что, малышка?
– Я тебя обожаю.
– А я тебя, – отозвался он и поцеловал меня в кончик носа.
За окном уже стемнело, большая спальня нагрелась, и я была не слишком рада позднему гостю, что постучал в дверь. Больше всего мне хотелось завалиться на матрас, обнять Ракха, и спать долго-долго.
Вскоре в спальню поднялась Такрэ, и по лицу Ракха я поняла, что женщина пришла не просто проведать нас.
– Иди сюда, дочка, – сказала она. – Дай-ка мне взглянуть на тебя.
Я посмотрела на Ракха, и мужчина кивнул. Наверное, он просто хотел убедиться, что я не приболела. Мне и самой казались странными усталость, слабость и сонливость. А женщина взяла меня за руку, мягко сжала запястье, а потом вдруг начала что-то говорить Ракху на стеакском. Кажется, она даже ругала его, вот только за что? Мужчина напряжённо слушал, не мигая глядя на свою «бабушку», а я всё сильнее волновалась.
– Ат эр димэ эр ош! – сказала женщина. – Эр ту эн огри, эт уан лад зата! Эти рэ, Раки?
– Ту ара? – хмуро спросил Ракх. – Эр шэ толи ат дрэт…
Женщина покачала головой, и снова принялась ему что-то объяснять.
– Ракх, что такое? – не выдержала я. – Что она говорит? Я чем-то больна?
Лицо старушки было каменным, и Ракх не отзывался. Вид у него был пришибленный.
– Невозможно, – наконец сказал мужчина. – Ты уверена, Таки?
– Конечно! Даром что ли зовусь целительницей семь с лишним десятков лет! – сказала бабуля.
– О чём вы? – прошептала я, видя, что мужчина сейчас либо заорёт, либо расплачется.
– Не переживай, – сказала Такрэ, погладив мою руку. – Ракх тебе всё объяснит.
Тепло улыбнулась мне и вышла.
– Роза…
Ракх шагнул ко мне и положил ладонь на щёку.
– В чём дело? Что со мной? Ну, Ракх, не тяни! У меня сейчас сердце выскочит!
– Ты беременна, Роза.
Я попятилась к окну, не понимая произнесённых им слов. Мы с минуту смотрели друг другу в глаза.
– Как это? – прошептала я. – Не может такого быть!
– Ты носила двойняшек, малышка. Один из них погиб, но второй выжил. Такое бывает, я сам в книгах читал. При многоплодной беременности, при разнояйцовых двойнях, когда один из малышей, на раннем сроке… Ну и потом второй… Если они не близнецы…
От волнения он не мог говорить внятно, но до меня, наконец, дошло, о чём речь.
– Ребёнок жив, – повторил Ракх.
Я почувствовала, как заполыхали щёки, и колени мгновенно размякли.
– Кажется, я сейчас потеряю сознание…