— Ты мне не верна, — мрачно икнул Арес.
Персефона возвела глаза к потолку:
— С чего ты взял?! И неужели тебе есть какое-то дело до моей неверности, если ты сам называешь меня куском мрамора и ищешь удовольствий в объятиях Афродиты?! Видит Стикс, что когда-нибудь… аххкхх, — волосатая лапа сдавила ее горло; Персефона на мгновение растерялась, и Арес навалился сверху, прижимая ее к трону.
Ее глаза подернулись пеленой, зеленого цвета — сквозь бурый ковер проросли могучие лианы, отбрасывая Неистового куда-то под потолок.
— Да как ты смеешь?! — взревел бог войны, превращая кусты и лианы в буро-зеленую кашу, кажется, одним только усилием воли.
— Это как ты смеешь! — прохрипела Персефона, едва отдышавшись. — Я не какая-то смертная! Я такая же Владычица Подземного мира, как и ты!
— Да неужели?! — расхохотался Арес. — Ты Владычица Подземного мира, это верно, а я с сегодняшнего дня повелеваю морями! Повелеваю сушей! Повелеваю Олимпом!
— С чего это вдруг?
— А с того! Вот, смотри! — он сунул руку куда-то под доспех и швырнул на пол серебристую молнию. Следующим на пол полетел блестящий нагрудник, обнажая мускулистый волосатый торс. — Ты больше не будешь мне перечить! Иначе отправишься за своим папочкой!
— Зевс мне папочка не меньше, чем тебе, — растерянно пробормотала Персефона.
Арес тем временем наступал, и одежды на нем оставалось все меньше, ровно как и осмысленности во взоре.
Он снова схватил Персефону за шею и резким движением подмял под себя.
— Не дергайся, тварь! Ты думаешь, кто-то услышит, как ты кричишь?..
Персефона захрипела, пытаясь оттолкнуть его, вцепилась в мощные руки ногтями, и Арес, выругавшись, швырнул ее на пол, намереваясь овладеть прямо тут.
Удар, крик, и в голове у царицы с треском и искрами взорвался Везувий.
Взорвался — и осыпался на пол грудой черепков.
Владычица осторожно приподняла голову — в затылке словно заворочалось бронзовое копье — и попыталась столкнуть куда-то в сторону распластавшееся на ней тело.
— Тише, тише, — тяжесть, прижимавшая ее к земле, вдруг исчезла, но туман, плывущий перед глазами, развеиваться не спешил. И боль тоже никуда не делась.
Арес?
Это не мог быть Арес. Он никогда так не говорил. И не пожалел бы ее ни за что.
— Лежи спокойно, — голос был тихим и до боли знакомым. — Ты неудачно упала, головой на ступеньку. У смертных в таких случаях даже лекаря не зовут — бесполезно. Но ты не волнуйся, все заживет. Поболит немного, и все.
Персефона с трудом вспомнила, что это Аид, и хотела попросить его не болтать, но он прижал пальцы к ее чуть шевельнувшимся губам:
— Не надо.
— Нужен… Асклепий…
— Нам совершенно незачем посвящать в это Асклепия, — пробормотал Аид. — Я тоже умею немного лечить.
Спорить не хотелось, и царица сомкнула веки. Голос бывшего царя доносился до нее как будто сквозь толщу воду. Сосредоточившись, Персефона разобрала, что Аид недовольно бормочет «ну почему так не вовремя», и еще что-то на незнакомом языке, а потом зачем-то приподнимает ее голову (новая вспышка боли) и начинает петь.
Когда она снова открыла глаза, затылок уже не болел. Царица хотела повернуть голову, осмотреться, понять, что вообще происходит, но тихий голос экс-Владыки снова спутал ее мысли:
— Пожалуйста, не мешай. Осталось чуть-чуть.
Не мешать?
Теплые пальцы Аида заплетали ей косы, и он что-то тихо, вполголоса напевал, и это было так непривычно и странно, что…
— Не надо нервничать, ты меня сбиваешь, — теперь в голосе Аида зазвучало напряжение. — Это обычная скифская магия. Если не хочешь два дня лежать с пробитой головой, потерпи еще пять минут.
Персефона решила, что за пять минут с ней действительно ничего ужасного не случиться, и снова закрыла глаза.
Голос Аида смягчился:
— Если ты будешь чувствовать что-то странное, не обращай внимания. Это неизбежный побочный эффект скифской магии.
Персефона не стала отвечать, даже в мыслях. Слова про магию немного успокоили ее, но все равно оказалось непросто привыкнуть к ощущению тепла и чужих пальцев в волосах. Почему-то вспомнилась мама, Деметра, ее ароматный чай и разноцветные цветы.
Когда она, кажется, более-менее успокоилась, Аид уже закончил петь и молча расплетал ее косы.
— Все, можешь вставать, — он поднялся и протянул ей руку, помогая встать… со своей куртки?
Персефона поднялась на ноги и ощупала голову: волосы были мокрыми от крови, но от раны не осталось и следа. Кажется, Асклепий бы не справился быстрее.
Но все же…
Его прикосновения, его песни — все это было слишком личным.
— Аид, я, конечно, благодарна за помощь…
Экс-царь отвернулся и дернул плечом:
— Прости, что я влез в твое личное пространство, но бежать в такой момент за Асклепием…
Вот тут Персефона действительно ощутила неловкость:
— Да он вроде привык…
— Привык! — прошипел экс-Владыка. — Привык!
Он бросил на храпящего Ареса странный взгляд, словно прикидывал, не разбить ли об его голову еще одну амфору.
Царица перевела взгляд на измазанную ихором ступеньку, и, проглотив добрую сотню вопросов, сказала:
— Хотела бы я знать, сколько правды в том бреде, который он нес.
В глазах Аида медленно остывала бездна:
— Брат никогда не оставляет молнии без присмотра. Даже когда пьет нектар и ходит по нимфам. Ни-ког-да. Много веков назад Гермес исхитрился украсть одну, так чуть с Олимпа не полетел. И еще, когда Арес рядом, у него рука сама на колчан ложится. А вторая за розгами тянется. Вот такая отцовская любовь. Поэтому я думаю, он не врет.
Аид решительно надел хтоний, и Персефона опустила глаза.
Брат.
Не Зевс. Брат.
Какими бы ни были их отношения, Владыка Аид явно не собирался оставаться в стороне.
— Нужно понять, что происходит на поверхности, — донеслось из пустоты.
— Постой! Как насчет выкинуть эту тушу в Тартар? — царица толкнула ногой храпящего Ареса.
Пустота перед ней отозвалась шелестящим смешком:
— Рано. Он явно не…
Аид неожиданно замолчал; спустя секунду двери тронного зала распахнулись, и внутрь ввалилась толпа подземных: Мом, Эмпуса, Ламия, с десяток стигийских чудовищ, Гипнос, Эак, Радамант и впереди почему-то Минта.
Персефона молча сложила руки на груди и окинула «делегацию» сумрачным взглядом. Ни одного вопроса — зачем? Все понятно без слов. Это ведь не с Аидом беседовать, когда не знаешь, что он выкинет через секунду.
Минута, две, три — царица ждала, кто первый прервет молчание.
Наконец Минта незаметно (по ее мнению) толкнула Эака, тот явственно дернулся и выдал:
— А… — он нервно ткнул пальцем в Ареса, — а что это с ним?
Персефона ощутила, как ее губы сами собой растягиваются в улыбке.
— Он перебрал нектара. И захотел овладеть мной.
— И… — Эак явно не улавливал взаимосвязь. Как и остальные присутствующие.
— И овладел.
Подземные смотрели с непониманием, граничащим с ужасом. Казалось бы, что здесь такого. Подумаешь, муж овладел женой — так что его сразу амфорой бить?
Но храбрых сказать об этом самой Персефоне не находилось.
— Когда Владыка закончил, — пояснила Персефона, вдоволь насмотревшись на красноречивые лица присутствующих, — он назвал меня Афродитой.
Всеобщий вздох облегчения, и робкий голос Эака, не хочет ли Владычица пройти в свои покои.
— Пожалуй, мне действительно нужен отдых, — задумчиво произнесла царица. — Гипнос, приготовь маковый настой. Минта, иди, распорядись насчет воды в купальне. Ламия и Эмпуса, нарвите асфоделей. А остальные — приберитесь в зале и отнесите Владыку Ареса в его покои. И, Стикс свидетель, пореже попадайтесь мне на глаза.
Персефона махнула Эаку и направилась в покои. На пороге тронного зала она обернулась:
— Ах да, мне показалось, вы что-то хотели?..
Порочные алые губы Минты вдруг тронула улыбка: