— И куда все так торопятся?
Оптовую продажу в посуду клиентов, но не менее трёх литров в одни руки, осуществлял совсем молодой человек лет пятнадцати, по-сыновнему похожий на бармена, высокий и крупный, с большим, как и у отца, носом, напоминающим спинной плавник акулы, плывущей вертикально вверх.
Очередь стояла по всем трём направлениям, но у оптового соска она двигалась чуть быстрее.
Правда, у очередников было чем развлечься: здоровенный рыжий мужик, поставив у стенки пивную кружку, заполненную на четверть объёма двадцатикопеечными монетами, предлагал желающим сыграть «на интерес». Правила очень просты: забросил свою монету в кружку — забирай все, что в ней есть! Не попал — твоя монетка пропала… До кружки всего-то три метра, мелочи в ней рублей на десять, делать все равно нечего — пока-то очередь подойдет… Алкоголь и азарт идут рука об руку, поэтому у рыжего предпринимателя тоже выстроилась очередь. Бросок! Еще бросок! Еще!
Никто! Ни один человек не попал! Рыжий детина время от времени собирал из угла пролетевшие мимо кружки монеты, следя за тем, чтобы на полу их не стало больше, чем в ёмкости.
На открытой веранде капитан Акимов и трое его сослуживцев пили пиво. Кислый пивной запах вместе с вонючим дымом дешёвых сигарет не добирались сюда из помещения, потому что свежий ветерок вмиг разгонял их по всей округе. Зато аппетитный аромат вяленой рыбы ветру не поддавался и приятно будоражил обоняние офицеров. Рыбу привычными быстрыми движениями разделывал на газете капитан Акимов. Жир, обильно вытекающий из серебристых тушек, быстро пропитывал бумагу. На запах оборачивались с соседних столиков, а две кошки, учуяв аромат ещё на входе, сидели с поднятыми к Акимову головами с двух сторон от его стула, пока не получили рыбные головы. Обычная пивная закуска — сушки, облепленные крупными кристалликами соли, в тарелочках из толстой фольги с ребристыми краями — стояла на всех столах, и на столике военных тоже, а вот рыбы, кроме них, ни у кого и не было. На кривоватом столике с подложенной под ножку газетой перед офицерами стояли две полные трёхлитровые банки с тонкой шапочкой пены — офицеров-десантников молодой сын бармена уважал. Из третьей банки капитан Ищенко разливал пиво по кружкам.
Офицеры слушали Акимова.
— Я ведь закончил лётное училище, сейчас был бы майором, командовал эскадрильей… Но — случай…
Капитан делал паузы, когда перерезал рыбьи хребты.
— Заступил дежурным по части, а приятель-лётчик предложил полетать полчаса на транспортнике: три круга всего, ну — почему не полетать? — Он хмыкнул и с досадой мотнул головой. — А через десять минут поднялся сильный боковой ветер, аэродром закрылся, и транспортник посадили на запасном!
Акимов вытер жир с ножа и рук смятой газетой, аккуратно двумя пальцами вытянул из раскрытой пачки сигарету, прикурив, глубоко затянулся и продолжил:
— Лётчику что, он выполнил приказ, а вот куда исчез дежурный офицер с нагрудной бляхой и табельным оружием? И как он оказался в восьмистах километрах от места несения службы? Вот и уволили разгильдяя! Я несколько лет писал во все инстанции, наконец восстановился, но уже без права лётной работы, так и попал в ВДВ… И вот в тридцать лет все капитан, и продвижение по службе не светит.
— Хорошая рыба, — заметил капитан Ищенко.
— Ростовский рыбец, — пояснил Акимов. — Я же родом оттуда. И служил там в авиаполку.
— Мы думали, тебя на роту поставят, а не Матвеева, — говорит старлей Сизов. — Ты зам ротного, капитан, и стаж у тебя поболе…
— Точно! — кивает Ищенко. — Все так думали. Хорошая рыба, никогда такой не ел… И как вы с ним уживаетесь?
Акимов пожимает плечами.
— Как зам с командиром. Как ещё?
Ищенко усмехается:
— Как кошка с собакой, верно? Чего уж там темнить…
— Точно, — кивает теперь Сизов. — Все так говорят.
— Всем верить нельзя, — Акимов отправил в рот терпкую темно-красную икру, жадно запил пивом. — А начальству видней.
Афганистан, Кабул. Российское посольство
Резное двухметровое трюмо девятнадцатого века досталось Вере полгода назад совершенно неожиданно и бесплатно. Маринель, жена советника французского посольства, с которой она подружилась сразу по приезде в Кабул, засобиралась в Марсель, чтобы там осчастливить своего Мишеля вторым ребенком. И привезла ей это самое зеркало, которым она имела неосторожность когда-то восхититься.