— Я-я, — вновь оживился гость, едва блондинка перешагнула через Кавказ. — Ихь ферштее. Кауказишер криг!
Новая тема сразу вызвала у него несколько лающих очередей. Белокурая фройлен еле поспевала за его фразами.
— Герр Карл говорит, — застрекотала она, — что Совет Европы высоко оценил итоги дипломатической миссии вашего кандидата. Лично герра Карла всегда поражало, что войну на Кавказе остановил Генерал, а не штатский политик...
Знал бы ты, фриц, подумал я, с каким бы удовольствием Генерал выжег каленым железом всех сепаратистов до единого, невзирая на федеральные потери. Один только вид волосатых-бородатых мятежников разлагал наши регулярные части быстрее анаши и спирта. Впрочем, в итоге возобладала иная, более хитрая стратегия: увести войска и выждать. Отсутствие врага извне должно было сгубить абреков надежней, чем любые ковровые бомбардировки. Стоит отойти русским — и горцы начнут резать друг друга, Афган тому пример...
С тех пор, усмехнулся я про себя, наш Генерал и заделался официальным голубем мира. После его ухода в политику эта кутузовская хитрость неплохо сыграла нам на руку. Шпаки не раскусили: генерал-миротворец — все равно что еврей-оленевод. Такая же абракадабра.
— У нас на Руси есть поговорка, — вслух сказал я кудлатому фон-барону. — Худой мир лучше доброй ссоры. Согласны?
Блондинка затарахтела, переводя на немецкий эту русскую народную дурость. Сам же я оставался при мнении, что лучший индеец — мертвый индеец.
— Я-я, натюрлих, гут! — с удовлетворением ответил мне германский кисель, в генах которого навечно уснули воинственные тевтоны.
— Гут значит гут, не возражаю... — Я привстал с места, отодвигая стул и давая гостю понять, что наш разговор окончен.
В то же мгновение у меня из-под стола прямо на середину комнаты выкатился небольшой сюрприз — отдельно взятая голова нашего дорогого миротворца. Легок на помине.
Должно быть, лямка сидора зацепилась за ножку стула, а горловину вещмешка нерадивый Крюков забыл стянуть покрепче. Не адъютант, а размазня. Десять нарядов посмертно!
Крутясь юлой, бурый футбольный мяч с лицом Генерала и прической Генерала подлетел к самым ногам немцев и дружелюбно уткнулся в правый ботинок герра Карла.
Герр Карл негромко ахнул, отскакивая назад. Его переводчица тоненько пискнула и тоже прыгнула как можно дальше от сюрприза. Теперь Генерал скалил крепкие зубы на безопасном расстоянии от ног гостей. Правда, в любом случае он никого не укусил бы.
— Тотенкопф... — шепнул немец. — Варум? Вер ист дас?..
— Мертвая голова... — угасающим эхом откликнулась блондинка. — Почему? Кто это?..
Все же германцы — очень культурная нация, благодарно подумал я. Спокойная. Не поднимают громкого шума на весь дом. Прямо как мой любимый «стечкин» с привернутым глушителем.
— Это обыкновенный муляж, — быстро сказал я, пинком загоняя генеральский тотенкопф обратно под стол. — Воск!
— О-о-о, вакс! — Легковерный фриц проводил глазами улетающую голову. — Вакс-абдрук! Фюр дем музеум фрау Тюссо?
— Музеум-музеум, наглядное пособие... — Не дав гостям опомниться, я начал подталкивать немецкую парочку к дверям: однако теперь не к выходу, а в соседнюю комнату. — Но это детские игрушки! Идемте, я покажу вам настоящий зум зум!
Заранее расстегнутый планшет уже прятался у меня подмышкой. Что поделать: германские гости увидели больше, чем им положено. На целую голову больше. Клянусь Уставом, я в этом не виноват.
— Вас ист дас зум зум? — заинтересовался у дверей герр Карл.
— Сами поймете, — обнадежил я...
Через двадцать пять минут капитан Дима Богуш заглянул ко мне в кабинете последними предвыборными рейтингами. К этому времени я дошел до главного сражения, под Прохоровкой. Теперь наши сорокапятки научились жечь фашистские «тигры», как спичечные коробки. С первого попадания.
— А где же немцы, товарищ полковник? — спросил Богуш и оглядел пустой кабинет.
— Немцы? — задумчиво переспросил я, не выпуская из рук книги маршала Жукова. — Немцы разбиты на Курской дуге. Учите военную историю, Дима.
48. БОЛЕСЛАВ
«... И была у Дон-Жуана шпага, — бормотал я, торопливо скользя по кремлевскому паркету. Паркет у нас капитально натирали по субботам. — И была у Дон-Жуана донна Анна. Вот и все, что люди мне сказали о прекрасном, о несчастном Дон-Жуане...»
Шпаги у дона Болеслава отродясь не было. Зато президентская голубица донна Анна надвигалась так же неотвратимо, как гранитная статуя Командора. Шаг за шагом. Наверняка Анна уже едет в лифте и будет здесь с минуты на минуту.
Не время обсуждать, прекрасен дон Болек или нет. Главное, он может стать несчастным, если не упредит событий.
Нужно успеть раньше.
Огромный букет, больше похожий на маленькую розовую клумбу, я сжимал обеими руками — чтобы не выронить на бегу. У Ксении в несгораемом шкафу всегда имелись наготове две-три тяжелых вязанки цветов, которые она ежеутренне обновляла в службе протокола. К обеду эти дары природы начинали сморщиваться и усыхать, а к вечеру их можно было впарить разве что дуайенам слаборазвитых африканских государств, чей внешний долг Парижскому клубу гарантировал смирение дипкорпуса стран-должников: что ни дай, всему будут рады. Сейчас у моего букета еще держалась средняя степень сохранности. Где-то на уровне парламентских делегаций стран СНГ.
Помимо естественного аромата роз от моей ручной клумбы за километр разило смесью трех сильных дезодорантов с одеколоном «Консул». Я не поскупился, истратив на цветы добрую половину наших представительских запасов. Пахнуть так пахнуть. Женщинам обычно нравятся тонкие, еле заметные ароматы. Вульгарный перебор парфюма вызывает у них недоумение, переходящее в недовольство.
Это именно то, что сейчас надо. Дамские досада и раздражение — вот наилучшая увертюра к опере «Полный провал». Когда мне было пятнадцать, я перед первым в жизни свиданием вылил себе на голову флакон одеколона «Саша» — и получил от одноклассницы самую первую в жизни отставку. Девочка сморщила носик, боясь чихнуть, а мой скромный поцелуй в ее запястье удостоился нервного: «Дурак!».
Потом уже, в первые годы студенчества, мне одолжили на ночь бледную ксерокопию трактата австрийского доктора Зюскинда «О запахах». Два великих австрийца (Фрейда я прочел раньше) помогли мне побороть детские комплексы. По крайней мере, дураком меня уже никогда никто не называл: ни женщины, ни ученики в школе, ни политические оппоненты...
Кем угодно, только не дураком.
Пробегая по коридору с благоуханной клумбой наперевес, я ловил боковым зрением жизнерадостные перегляды чиновников своего аппарата. Младшие референты Главы администрации, штатные замы референтов и старшие советники этих замов уступали мне дорогу с лицами, исполненными оптимизма. Вид бодро несущегося шефа с огромным букетом цветов мог развеять остатки сомнений в неизбежности нашей завтрашней победы. В ожидании краха так не бегают. Вернее, бегают — но не так. Опытные подчиненные чувствуют разницу между зашуганной корабельной крысой в дырявом трюме и спринтером, идущим на мировой рекорд.
Я, разумеется, был спринтером. Невидимая финишная ленточка рассекала дальний отросток коридора, на подходе к лестницам и лифту. Если донну Анну удастся перехватить в кабине подъемника, то полдела сделано. Я выигрываю время и — поначалу даже без вранья! — отвожу се от цели. Я ловкий, я везучий, я смогу. Что бы она ни замышляла, поднимаясь наверх, сейчас мы с ней укатимся обратно вниз. Пусть наше нервное свидание проходит не на высоте.
Тихо звенькнул сигнал прибытия кабины. Успеваю? Успеваю! Сердечное спасибо кремлевским полотерам.
Створки раскрылись. В полутемной раковине лифта замерцала крупная дорогая жемчужина: президентское чадо в белом брючном костюме. Чадо намеревалось вылезти на моем этаже. Ну уж дудки, милая! Перед тобой — опытный ловец жемчуга, почти что Ихтиандр.
Я очень натурально поскользнулся на паркетном льду, чуть не упустил из рук букет и, неуклюже подхватывая его, въехал вместе с Анной обратно в лифт. Мой локоть придавил кнопку первого этажа. Створки сдвинулись у меня за спиной.