— Да, я знаю, — Коннор хмыкает, останавливая такси. — Но я и не ищу с ним дружбы.
— Как камень с плеч, — Хэнк закатывает глаза, садясь в такси. — Иначе мне бы пришлось вести себя как сварливому старому папаше, который настоятельно рекомендует сыну не водить дружбу с плохими мальчиками. Умоляю, избавь меня от этого.
Коннор лишь качает головой, улыбаясь и отворачиваясь к окну. Ночной Детройт тонет в падающих с неба хлопьях снега, переливается огнями праздничных гирлянд, когда такси останавливается у дома лейтенанта, а Хэнк выходит из машины в сопровождении Сумо и своего напарника, который теперь уже живёт в одном с ним доме. Прошёл едва ли месяц с памятного дня окончания революции, а Хэнку кажется, что присутствие Коннора рядом с ним становится чем-то само собой разумеющимся. Парню некуда больше податься, ведь у него есть только ворчливый старый лейтенант, а у лейтенанта есть только он — запутавшийся в себе андроид, который всё ещё пытается найти своё место в этом мире, где приказам Киберлайф он уже не обязан подчиняться. И, что кривить душой, Хэнк боится, что однажды они явятся к ним в дом или подстерегут Коннора где-то в тёмном переулке.
Киберлайф не любит отпускать своих солдат на все четыре стороны. Либо подчиняйся, либо умри. А Коннор не только предал Аманду, но и вытащил из застенок корпорации более миллиона андроидов, став для них спасителем наравне с Маркусом. Но этим всё и ограничилось. Коннор не изъявил желания и дальше быть частью революции. Он своё отвоевал, и Хэнк был подобному только рад. Незачем привлекать к себе лишнее внимание, когда Киберлайф явно точит на тебя зуб.
— Мне кажется, что с каждым днём Сумо становится только толще, — Коннор придирчиво осматривает пса, который идёт прямиком к миске с едой. — Его организм получает слишком много калорий.
— Мой тоже, — Хэнк ухмыляется, — но я ведь жив и здоров.
— Понятие «здоров» сочетается с тем, что вы не можете пробежать и сотни метров, не заработав при этом одышку? — Коннор щурится, улыбаясь краем губ, а Хэнк закатывает глаза. — Вам обоим нужно больше двигаться.
— Мы в полном порядке. Спасибо, мамочка, — Хэнк уходит на кухню, бормоча себе что-то под нос. — Мне только разговоров про здоровое питание не хватает. От бургеров ни за что не откажусь, так и знай!
— Я бы хотел спросить, — Коннор идёт следом, а затем прислоняется плечом к стене.
— Надо же, новые вопросы. И почему я не удивлён?
— Я смогу вернуться в участок?
Хэнк вздыхает, оборачиваясь к Коннору, на лице которого читается явная надежда, что он снова будет выполнять работу детектива. И Андерсон его прекрасно понимает. Кому понравится большую часть времени сидеть в четырёх стенах в компании старого копа и собаки, если даже этот коп взял отпуск, чтобы помочь парню прийти в себя после девиации.
— Наверняка, — Хэнк кивает, откупоривая банку пива. От него не ускользает недовольный блеск в глазах Коннора. — Да, думаю, что скоро всё уляжется, и ты сможешь вернуться.
— Вы не умеете врать, Хэнк, а я умею распознавать ложь. — Коннор качает головой, а затем подходит к Сумо, удерживая его за ошейник. — Пойдём, здоровяк, тебе нужно лапы помыть.
Хэнк порывается что-то сказать, но лишь тяжело выдыхает и смотрит на нетронутую банку пива, оставляя её на столе. Как объяснить парню, что мирное окончание восстания андроидов ничего, по сути, ещё не решило. Слишком мало времени прошло, чтобы люди приняли их, как равных. Хэнк не хочет усугублять ситуацию, вступая с Коннором в разговор, а потому мытьё собачьих лап превращается в ритуал купания, когда огромный лохматый пёс, едва уместившись в ванной, покорно позволяет рукам андроида смывать с себя грязь улицы. Этим вечером человек и андроид играют в молчанку, и Коннор, вновь погрузившись в раздумья, уходит к себе в комнату, оставляя Хэнка наедине с Сумо. Андерсон качает головой и удивлённо хмыкает, когда псина почти сразу же исчезает в коридоре, ведущем в комнату Коннора.
— Чёртов лохматый предатель, — бросает ему вслед Хэнк, не в силах сдержать улыбки. — Живёт здесь месяц и уже пса моего к рукам прибрал. Я тебя вырастил, блохастый ты перебежчик.
А наутро следующего дня Хэнк тащит в дом ёлку, стряхивая с себя снег под удивлённый взгляд Коннора, растрёпанные волосы которого падают на лоб, разрушая его привычный образ идеального андроида-детектива, сошедшего со страниц криминальной хроники. Без диода на виске и в обычной одежде Коннор совсем как человек, и это заставляет Хэнка едва заметно улыбнуться. В какой-то мере девиация пошла парню на пользу, превратив послушную машину в нечто большее.
— Ни слова, — Хэнк одёргивает андроида, который размыкает губы и открывает было рот, явно желая что-то сказать. — Я и сам не знаю, какого чёрта это делаю. Но ведь сегодня Рождество, — Андерсон пожимает плечами, бросая многозначительный взгляд на дерево у своих ног. — Вот я и решил, что твоя программа адаптации должна познать праздничный дух в практическом его проявлении.
— В моей программе не заложены алгоритмы, — Коннор указывает на ёлку, — подобного. У андроидов не бывает праздников.
— Не будь занудой, — Хэнк возмущённо кривится, а Коннор соединяет руки на груди. Мужчине не нужен отсвечивающий оранжевым диод, чтобы распознать на лице андроида удивление и растерянность. — Уж если я это делаю, то тебе и подавно должно прийтись по душе.
Коннор пожимает плечами, мол, если вы настаиваете. И Хэнк, пока андроид устанавливает ёлку в углу холла, тащит из чулана коробку с игрушками. Пыль на коробке, осевшая толстым слоем, заставляет Андерсона задумчиво уставиться на отпечатки собственных пальцев. Коннор, заметив его отстранённость, непонимающе вскидывает бровь.
— С вами всё в порядке, Хэнк?
— Я не прикасался к ней… — Андерсон грустно хмыкает, всё ещё смотря прямо на пыльную коробку. — Коул не дожил до своего шестого Рождества каких-то жалких два месяца. С тех пор эта коробка так и валялась, никому не нужная.
— Мне жаль, Хэнк, — Коннор слегка склоняет голову набок, а на лице его отпечатывается сочувствие. — Наверняка вы были хорошим отцом.
— Да… Был, — Андерсон кивает, встречаясь взглядом со взглядом Коннора. — Но забыл, каково это — быть самим собой. Коул наверняка бы не оценил моё решение утопиться в стакане. Он всегда любил Рождество. Все дети его любят.
— Я помогу, — андроид аккуратно забирает коробку, выуживая на свет гирлянды и игрушки. — Наверняка это не так сложно, как кажется на первый взгляд.
Сложнее оказывается смотреть друг другу в глаза, когда во взгляде Коннора мелькает задумчивость и отстранённость. Парень ушёл в себя, но когда последняя игрушка оказывается на еловой ветке, а гирлянды загораются разноцветными огнями, сердце Хэнка невольно сжимается от тоски по мёртвому сыну. Ему бы наверняка всё это пришлось по душе. Наверняка пришёлся бы по душе Коннор, который отходит от ёлки на пару шагов назад, с улыбкой на лице разглядывая переливающиеся огни гирлянд. Первое в его жизни Рождество заставляет андроида растерянно молчать и задумчиво уходить в себя, когда ему кажется, что Хэнк этого совсем не видит. Но Хэнк видит и прекрасно понимает, почему Коннор тушует перед подобным. Парень привык быть солдатом, а человеком он пробыл всего лишь месяц. За такой короткий срок даже самая навороченная адаптационная программа не позволит тебе стать тем, кем быть не привык.
— Кажется, мы неплохо справились, — Хэнк хлопает андроида по плечу, а тот садится на диван, всё ещё смотря на ёлку. Сумо мгновенно оказывается рядом с ним, опустив морду на колени. Коннор гладит пса по лохматым ушам, не переставая улыбаться. — Совсем не дурно.
— Да, красиво получилось, — андроид кивает, а затем непонимающе вскидывает бровь, когда Хэнк протягивает ему небольшую коробочку, завёрнутую в цветную упаковку. — Ох… Я думал, что ещё не время.
— Плевать, — Хэнк отмахивается. — Просто возьми. Пусть у тебя будет, чем у меня на столе.