Каждый из них был предоставлен сам себе. Каждый тонул во тьме собственной беспомощности, обращая молитвы к неизвестно где обитающему rA9. Но Коннор, окружённый со всех сторон трупами своих собратьев, в богов не верил. Его создал и освободил вовсе не знаменитый rA9, живущий в надеждах угнетённых роботов. Создал его Камски, но освободил человек, который на клеточном уровне терпеть не мог подобных ему.
Он потерял счёт времени. Потерял самого себя, позволив сотням голосов одновременно заполонить искалеченный девиацией разум. Их мольбы о помощи и желание жить концентрированной яростью впитались в его синтетическую кожу, разливаясь по голубой крови шквалом новых чувств, которые оглушили его, заставив корчиться в эмоциональной агонии. Временами, когда ему приходилось судорожно продираться через горы пластиковых останков в надежде увидеть небо, он беспомощно кричал и выл, а чьи-то цепкие механические пальцы пытались утянуть его обратно во тьму, не желая, чтобы он покидал их персональный ад. Но Коннор смог. Сумел увидеть небо, затянутое свинцовой, холодной серостью.
Безразличное к их страданиям небо это отводило взгляд, а Коннор убивал себе подобных без сожаления. Искал нужные компоненты и забирал их, не обращая внимания на чужие мольбы оставить жизнь в искалеченном теле. Ему было нужнее. Девиация в нём и человеческий эгоизм требовали выжить любой ценой. Заставляли ползти по грязной земле, а ноги подкашивались, когда перед глазами взрывался фейерверк из программного сбоя и белого шума. Коннор помнит, как валился на спину, когда механическое сердце грозило разломать синтетические рёбра изнутри, а внутри него вместе с тириумом расползался животный страх. Страх остаться на свалке навсегда заставлял его подниматься на ноги и искать новую жертву, которой он должен был подарить тотальное отключение.
Свалка, которую можно было смело назвать Чистилищем и Адом с его семью кругами вечных мук одновременно, осталась позади, затерялась на окраине города, но ужасы её прочно пустили корни в эфемерной душе Коннора, который скрывается в ночном мраке пустынных улиц. Мягкий голубой свет неоновой вывески бара «У Джимми» отражается в лужах льющегося с неба дождя, а за стеклом едва различимы силуэты нескольких припозднившихся посетителей, наверняка заливающих свои горести алкоголем. Коннор знает, что он там. Андроид не ищет встречи, но желание увидеть напарника хотя бы издалека эфемерной болью искалеченной души въедается в подкорку, заставляя держать дистанцию и наблюдать со стороны.
И час спустя Коннор прижимается лбом к холодной кирпичной стене заброшенного дома. Прячет лицо под капюшоном чёрной толстовки, когда знакомый силуэт выходит из бара и на мгновение замирает у порога, выдыхая горький сигаретный дым в промозглую сырость и сизый туман. Андроид не шевелится, когда воспоминания пронизывают сознание, заставляя судорожно вдохнуть и зажмуриться. Имитация человеческого дыхания становится частью девиации, а всё ещё бесконтрольно появляющиеся эмоции ломают привычный поведенческий код, оставляя после себя состояние потерянности и одиночества. Хэнк наверняка бы сказал, что всё это в порядке вещей и что к этому нужно привыкнуть.
Но к подобному нельзя привыкнуть, когда даже навороченная социальная адаптация посылает к чёрту всю логику, на которой была основана первичная система поведения. Логика не поможет там, где балом правят хаотично возникающие, наслаивающиеся друг на друга, противоречивые эмоции. Но Коннор, провожающий взглядом удаляющуюся фигуру Андерсона, всё же искренне рад, что с напарником всё в относительном порядке.
Андроид сливается с тенями, незаметно следуя за мужчиной по переулкам, в которых не горят уличные фонари. Внутри него что-то ломается, когда двое неизвестных переграждают дорогу Андерсону, не позволяя пройти дальше.
— Валите отсюда, парни, — хриплый, полупьяный голос Хэнка едва слышен сквозь шум льющегося с неба дождя. — У меня с собой даже ключей от машины нет. А деньги я все пропил. Так что пошли нахрен… или в жопу. Мне посрать, куда именно.
Коннор видит, как один из парней вскидывает руку, а затем бьёт кулаком по лицу и в грудь Андерсона, заставляя Хэнка пошатнуться и опереться ладонями о деревянный забор чужого дома, по двору которого мгновенно разносится хриплый собачий лай. Коннор стискивает зубы, а двое неизвестных срываются с места, исчезая в переулке. Хэнк готов поклясться, что уже несколько минут ощущает на себе чей-то тяжёлый взгляд, но звёзды перед глазами и сбитое дыхание позволяют увидеть лишь размытый силуэт, исчезнувший в том же направлении, где скрылись двое нападавших.
Коннор тенью следует за двумя неизвестными, и ярость в нём накатывает волнами, когда эмоции сменяют одна другую, а на руках остаются разводы тёмно-алой, почти чёрной крови. Он бездумно смотрит на стекающие меж пальцами капли дождя, позволяя им смыть с синтетической кожи чужую жизнь, всё ещё струящуюся по венам грязно-синего цвета. Избитые до полусмерти парни, посмевшие поднять руку на Андерсона, валяются у его ног в скрюченных позах, судорожно прижимая колени к груди, чтобы в следующее мгновение задохнуться стонами боли и глухих рыданий.
Коннор смотрит, не моргая. Ловит себя на мысли, что хочет разделить эту боль с ними, хочет ощутить, каково это — чувствовать агонию, которая разливается по телу, концентрируясь в сломанной руке или ноге. Коннор читал сухие описания из медицинских статей, но никогда не ощущал настоящей физической боли. Она смогла бы заглушить агонию эмоциональную? Смогла бы излечить, избавив от девиации, к которой он не был готов и которая сломала его?
Страх гонит прочь, и он бежит от Хэнка и самого себя, теряется во тьме ночных улиц, чтобы однажды понять — ноги сами привели его к дому лейтенанта Андерсона, в окнах которого видны отблески работающего телевизора. Дождь заливает землю, тяжёлыми каплями, бьёт по капюшону кожаной куртки, стекая с плеч, оседая на синтетической коже лица. Механические голоса андроидов со свалки врываются в мысли, заставляя зажмуриться и тяжело выдохнуть, прислонившись лбом о деревянную поверхность входной двери.
Коннор накрывает ладонью кнопку звонка, не решаясь уведомить о своём присутствии. Его наверняка уже вычеркнули из жизни и памяти, заменив более продвинутой, совершенной моделью, которая не поддаётся человеческим эмоциям и сомнениям. Механическое сердце работает на износ, а ладонь сползает с дверного звонка. Коннор сходит со ступенек, когда в доме разносится собачий лай и слышатся торопливые шаги, а дверь за его спиной мгновенно распахивается. Хэнк замирает на пороге, вскинув револьвер.
— Замри, мать твою! Какого чёрта ты забыл у моего дома? — мужчина щурится, впиваясь гневным взглядом в спину неизвестного. — Я уже в сраный сотый раз сказал вам, что ублюдочного Коннора, то есть, простите, новейшую и идеальную модель RK-900, пристрелил не я. В моём отчёте всё подробно изложено. Так что свалите с моей территории, пока я вам голову не отстрелил!
Хэнк тяжело выдыхает, когда человек поворачивается к нему всем корпусом, но несколько долгих секунд смотрит себе под ноги, чтобы в десятый удар механического сердца поднять на него пронзительный взгляд, пробирающий до самых костей. Андерсон моргает и жмурится, а затем вновь смотрит прямо в лицо призрака, несколько месяцев назад отправившегося в Киберлайф, но так и не вернувшегося назад.
— Коннор? — Хэнк удивлённо таращится, всё ещё не веря своим глазам. Но андроид кривит губы в едва заметной горькой улыбке и кивает, неотрывно смотря напарнику прямо в глаза. — Боже, парень, что с тобой стало. Нет, стой!
Коннор, готовый вот-вот сорваться с места, замирает и не шевелится. Он не в состоянии это сделать, когда внутри всё окончательно ломается, стоит только Андерсону сократить расстояние в несколько метров и заглянуть ему прямо в глаза. Коннор вжимает голову в плечи, когда мужчина слишком резко вскидывает руку, намереваясь содрать с головы бывшего напарника капюшон. Хэнк так и застывает с поднятой рукой, когда сердце в груди сжимается от понимания и жалости. Коннор испугался, восприняв его жест как попытку проявления агрессии.