Потому, устав слушать, раз и навсегда отбросив глупые мысли о последствиях того, что он как командир должен сделать, капитан Сотник коротко замахнулся и, как в кровавой уличной драке, послал правый кулак прямо в лицо старшего лейтенанта Алферова. В последнюю долю секунды направив сокрушительный удар не в челюсть, как собирался, а в скулу.
Особист оказался на удивление устойчивым. Видимо, в самом деле прошел не курсы, а более серьезную подготовку: угадав направление удара, смог уклониться – кулак Сотника лишь мазнул по скуле, перешел в контратаку, безуспешно пытаясь сбить разведчика с ног борцовским приемом. А когда Михаил ушел от него и собрался нанести новый удар, отскочил назад, к блиндажу, в движении вырывая пистолет из кобуры.
– Стоять! – заорал он. – Бросай оружие! Стрелять буду! Цыбенко!
Конопатый часовой, поняв приказ, тут же встал рядом с особистом, и теперь ствол его автомата смотрел в грудь Сотнику недвусмысленно. Однако подчиняться приказу Алферова разведчик не собирался. Чем бы ему это не грозило, он решил стрелять в заигравшегося в шпионов особиста. Рука уже расстегивала кобуру…
– Отставить! Прекратить!
Противники синхронно повернулись на крик. К ним, тоже вынимая на ходу оружие, спешил незнамо как оказавшийся тут политрук – начальник политотдела полка. Вокруг стояли, ошарашенные невиданным и неожиданным доселе столкновением, два десятка солдат и сержантов. Чтобы подбежать к месту происшествия, политруку пришлось растолкать их. Словно вспомнив что-то, он резко повернулся к зрителям, гаркнул во всю силу легких: «Р-разойдись!» – а потом – уже к противникам:
– Что здесь происходит? – не дождавшись мгновенного ответа, повторил, даже притопнув ногой: – Товарищи офицеры, что здесь происходит, я спрашиваю! Капитан Сотник!
– Беседуем, – процедил Михаил сквозь зубы.
– Нападение на офицера НКВД, – Алферов тяжело дышал. – У меня свидетели есть, товарищ начальник политотдела… товарищ майор…
– Так точно! – подтвердил конопатый Цыбенко, не думая опускать автомат.
– Убрать! – гаркнул майор, и когда часовой повесил автомат на плечо, повернулся всем корпусом к Сотнику, проговорил, не глядя на особиста: – Товарищ старший лейтенант, через полчаса ваша докладная – в штабе комполка.
– Есть! – Алферов, как мог, щелкнул каблуками начищенных сапог.
– Капитан Сотник…, – майор смерил Михаила пронзительным взглядом. – Капитан Сотник, сдайте оружие. Вы арестованы.
Завидев приближающуюся телегу, унтер-офицер Баум оживился.
До мобилизации в фельджандармерию Дитер Баум десять лет служил в гражданской полиции. Их городок в Средней Франконии был очень маленький, все знали всех, и поначалу Дитеру пришлось несладко: отчим, школьный учитель, не желал терпеть в своем доме жандарма. Но парень понимал, что мать – на его стороне: отец Дитера, ее первый муж, вернулся с войны постаревший, усталый, злой, какой-то серый, все время кашлял, потом начал харкать кровью, наконец, однажды выплюнул вместе с мокротами кусок собственного легкого. В том, что с ним это происходит, отец обвинял тех, кто предал Германию, подписав позорную капитуляцию. И повторял, как заклинание: немцам нужен мир и порядок, но если порядок и мир невозможны, миром стоит пожертвовать.
Отец даже не умер – сгорел от рака легких через год после своего возвращения. Потом Дитер услышал, как мать перешептывалась с соседкой: хорошо, дескать, что успел умереть сам, ведь когда совсем туго стало – с револьвером не расставался, привезенным с фронта, в глазах его, мол, женщина прочитывала желание взять да и покончить со всем одним махом, а каково бы ей было после, вдове самоубийцы…
Судя по тому, как быстро появился в их доме учитель, мать приняла скорую смерть мужа, как избавление, посланное свыше. Фронтовик много пил с такими же, как сам, потерявшими себя в окопах, а значит, постоянного заработка у него не было. К тому же, решил после раздумий Дитер, мать вообще вряд ли так уж сильно любила отца – девичье увлечение, проводы на войну, статус солдатской жены, имеющий по тем временам определенный вес: супруга патриота, воюющего с варварами.
Порядок, о котором покойный отец так истово твердил даже на смертном одре, у Дитера Баума ассоциировался преимущественно с полицейскими. Как же: они ведь следят за порядком! Потому, когда разговоры отчима на непонятную ему тему либеральных свобод надоели совсем, юноша отправился в полицейский участок, и уже через неделю щеголял по улицам в новенькой жандармской форме. Позже за отличную службу ретивого жандарма перевели с повышением в Кобург, там он скоро женился на пухлой и не слишком разговорчивой дочери колбасника, которого вполне устраивал зять в полицейской форме. Баум даже подумывал аттестоваться на офицерский чин, чтобы продвигаться по служебной лестнице выше, и, чем черт не шутит – может, когда-то занять пост начальника жандармского управления. Но как только Германия вступила в войну, он был мобилизован, чему на первых порах несказанно обрадовался: ведь когда воевал его отец, немцы позволили себя разбить.