— Наркотики употребляете?
— Да как вы смеете?!
Гурский помрачнел.
— Руки показал. Закатывай рукава.
Чиковани подумал, а может, пронесёт?
— Вот! — с оскорблённым видом сказал он
Руки были чистые. Но майора этим было не пронять.
— Снимай штаны!
— Что вы себе позволяете! — возмутился второй секретарь
— Снимай.
— Что здесь происходит? — в кабинет протиснулся начальственного вида мужик — вы что тут себе позволяете?
— Товарищ майор…
Один из офицеров держал раскрытый том Ленина. В нём лежали кусочки полиэтилена с грязными жирными кляксами. Найти его как оказалось просто — Чиковани в спешке поставил том как попало, не задвинул до конца — и он немного выделялся на фоне ровной шеренги красных, дорогого переплёта книг с золотым шитьём
Ленин
Чиковани показал на стол
— Раскладывай по порядку. Считай. Ещё наркотики есть в кабинете?
Носатый достал фотоаппарат. Явно не советский, дорогой
Начальственного вида мужик с потрясённым видом смотрел, как из тома Ленина достают и раскладывают на столе куски полиэтилена с бурыми, похожими на засохший понос кляксами. Потом лицо его исказилось яростью и он двинулся на Чиковани
— Ты… деда шено… в Ленине держишь…
Чиковани бухнулся на колени
— Дядя Сандро… простите…
— Лучше бы тебя мать не родила!
Изъятие наркотиков оформили протоколом, Чиковани вывели на мороз и погрузили в шестёрку. Гурский сел рядом с водителем, машины тронулись.
Как вывернули на проспект, Гурский обернулся, в руке его был чек
— Хочешь?
Чиковани сглотнул слюну
— Говори где взял.
Чиковани смотрел на чек глазами голодной собаки
— Нет.
Гурский достал ещё несколько чеков
— А так?
— Они… убьют меня
— Не свисти. Основная сеть разгромлена, работают только пришлые. Им не до тебя будет. Ну?
…
— Как хочешь
— Я покажу!
— Говори, где.
— Район Сабуртало! Я покажу!
Гурский протянул чеки, Чиковани с отчаянным видом схватил и один тут же сунул в рот. Офицер, что сидел справа, брезгливо отодвинулся, насколько позволяло пространство машины.
Две машины, шестёрка и двойка — остановились на обочине дороги. Справа были новостройки, слева — старьё ещё дореволюционное…
— Где?
— Вон там. Второй этаж
Подошли двое — носатый еврей и английский лорд. Лорд осведомился
— Может, подмогу вызвать?
— Не успеем. У них своя система оповещения есть.
Пассажир из двойки достал короткоствольный автомат и откинул приклад…
— Менты!
Из припаркованной дальше белой Волги выскочил человек в дорогой, джинсовой куртке и открыл огонь из ТТ. Один из милиционеров упал, ответный огонь сразу из трёх пистолетов бросил стрелка на землю.
— Вперёд! — крикнул Гурский
Дом, на который указал Чиковани, был старый, одной из особенностей тбилисских старых домов были огромные балконы на втором этаже, часто с них был отдельный вход в помещения второго этажа. Вот на такой балкон выскочил человек, по виду чистый бандит, небритый, усатый, мосластый какой-то. Он безумным взглядом окинул улицу, вскинул Наган, но выстрелить не успел — выстрел из Калашникова отбросил его на стену, он начал сползать по ней, харкая кровью….
Автоматчик побежал в проулок — перекрыть отход. Милиционеры ворвались в здание, щедро раздавая тумаки…
Через две минуты всё было кончено. Кто-то считал деньги, раскладывая по кучкам по достоинству купюр, толстый армянин, почти один в один похожий на Фрунзика Мкртчяна объяснял Гурскому
— Да это не мои, они меня грабить приходили! Звери настоящие! Карена вон подрезали, лежит. Вы бы ему скорую, товарищ милиционер…
— Обождёт. Значит, грабить приходили? Ты откуда?
— Из Дилижана
— А сюда зачем полез? Сидел бы в своём Дилижане
— Да кто ж знал…
В комнату — заглянул тот носатый еврей, присвистнул. Гурский вышел
— А я этого знаю — сказал еврей, указывая на лежащего бандита с Наганом — его пять лет назад мы в Москве за разбои закрывали. Вор в законе кстати…
Гурской наклонился, задрал рукав. На нездоровой коже чёрным выделялись вены. Красные точки обозначали места уколов
— Отворовался, значит…
31 января 1986 года
Из Тбилиси позвонил Алиев, сообщил что обстановка сложная. Он принял решение не разгонять митинг, готовит своё выступление. Он попросил собравшихся выдвинуть требования, в ответ ему принесли наспех написанное отвратительное письмо грузинской интеллигенции, где законченный педераст и стукач Гамсахурдиа в числе прочего сравнивается с Ильёй Чавчавадзе[39]…
Мне это не понравилось. Как и осторожная позиция Алиева — мне по разговору показалось, что он не готов разгонять митинг не потому что это тактически и политически правильно — а потому что он просто не может найти в себе моральных сил сделать это. Такое может быть. Мы, русские — не понимаем что такое нация, не можем осознать национальных устремлений «маленьких, но гордых».
То, что Грузия никак не успокаивается, заставляет серьёзно задуматься. Все знают, например, что Грузия рассадник цеховиков и воров в законе — а кто знает, что Грузия ещё и рассадник педерастии? Едва ли не всесоюзный штаб педерастов находится в Тбилиси, в гостинице Иверия. Происходят сходки педерастов, вовлекаются всё новые люди в это дело.
И это — ещё раз — не смешно уже.
Итак, у нас есть маленькая республика, которая не производит ничего стратегически важного для СССР, но порождает массу диссидентов и является рассадником
— наркоманов и наркомании
— гомосексуализма
— воров в законе
— цеховиков.
Не кажется ли вам что для одной маленькой республики это слишком, и что издержки от пребывания Грузии в составе СССР сильно превышают выгоды?
Вообще, вопрос развала СССР — он травматичен… и мне бы не хотелось его допускать, но — вот. Что делать с Грузией? Единственный разумный аргумент не допускать выхода Грузии из СССР — это создаст прецедент, и захотят другие. В Югославии — отделение не очень то важной в общем масштабе и откровенно чужой Словении — вызвало то, что на выход попросилась вторая по значению в конфедерации, и не на отшибе расположенная Хорватия, что вызвало кровопролитие совсем иного масштаба. У нас своя Хорватия есть — это Украина.
Утром, вызвал Рекункова, пригласил и Егора. Выложил перед ними папку. Первым начал читать Лигачёв, на полпути скривился — и отбросил, как обосранное, простите, исподнее. Следом, взялся читать Александр Владимирович Рекунков, фронтовик, на прокурорской работе пообтесавшийся и ко многому привычный. Но и он покраснел
— Мерзость какая. Просто ужас.
— Вот такие вот у нас… правозащитники. Член Грузинской Хельсинской группы. Был.
— Правозащитник… — сказал Лигачёв — он ведь вроде… женат.
— Ну а как? В открытую этим заниматься нельзя. Родители нашли жену, договорились — мальчик из приличной семьи, отец классик грузинской литературы, в школе проходят. А потом куда ж денешься… от такого мужа.
— Они что, психбольные? — спросил Рекунков
— Может и так. Может просто… развращённые люди. Я вот что, Александр Владимирович. Что-то очень всё вовремя. Гамсахурдиа только осудили. Милиция усиливает удары по наркомафии. И вдруг — Гамсахурдиа, который для негативно настроенных является вожаком, убивают в колонии. Вы — забирайте папку, принимайте дело к своему производству, и посмотрите — нет ли там двойного дна в этом деле. Хорошо посмотрите.
— Понял, Михаил Сергеевич
Я показал рукой — идите
Оставшись вдвоём, я посмотрел на Лигачёва.
— Вот так вот, Егор. До съезда всего ничего, а у нас такое творится. Съезд предполагает ответы на вопросы, а у нас их нет. С чем выйдем на Съезд? Или замолчим проблемы?
Я встал со своего места
— В Грузии стойкие антисоветские настроения, немалая часть населения если и не перешла на антисоветские позиции политически, то фактически их жизнь никак не соответствует жизни советского человека. Одни спекулируют, другие…